— Пустой крест! — ошарашенно прошептала она, и тонкие пальчики скользнули вдоль моего позвоночника. — Во всю спину. Больно было накалывать?
— Уйди, — попросил я, но тщетно.
Елизавета—Мария отступила к зеркалу и оценивающе взглянула на меня спереди.
— Восьмиконечная звезда на сердце, рыба с правой стороны, — продолжила она перечислять татуировки, — вокруг шеи — цепь, на позвонке — соединение букв «Р» и «Х», а на руке… — Она пригляделась к надписи, что несколько раз обвивала правый бицепс, но не сумела разобрать мелких буковок. — Это латынь? — спросила тогда.
— Pater Noster, — подсказал я, и девушка невольно отступила на шаг.
— Леопольд, да ты полон сюрпризов! — покачала головой Елизавета—Мария. — Но, ради адского пламени, зачем? С какой целью ты изукрасил себя почище египетского моряка?
— Папа не всегда объяснял мотивы своих поступков, — спокойно ответил я и взял брошенный на кровать халат.
— Оригинально, — озадачилась девушка. — Неужели ты никогда его об этом не спрашивал?
— Он не желал об этом говорить.
— Ты не спорил?
— Это было бы не слишком умно с моей стороны.
— Удивительно! — покачала головой девушка, потом откинула с лица рыжий локон и с задумчивой улыбкой произнесла: — Но знаешь, для симметрии не хватает чего–то на левой руке.
— У папы были на нее какие–то планы, — подтвердил я, затягивая пояс халата. — А теперь, если ты не против, я собираюсь лечь спать.
Елизавета—Мария приблизилась и шепнула:
— Мне остаться?
— Нет! — отрезал я излишне резко, но извиняться не стал. — Не надо.
— Не сегодня, — согласилась девушка и наконец оставила меня в покое.
Я запер дверь, разжег ночник и проверил все ставни. Затем потушил газовые рожки и улегся в кровать. Начал мысленно перебирать события сегодняшнего дня, попытался восстановить в памяти лицо дочери главного инспектора, но от ее образа остались лишь оранжевые искры в серых глазах да легкий аромат духов. И голос.
Под чарующие звуки этого голоса я и провалился в беспокойный сон.
Спал плохо. Постоянно просыпался из–за шорохов и скрипов, некоторое время спустя опять забывался в полудреме, но вскоре просыпался вновь. Сон и явь перетекали друг в друга столь плавно и незаметно, что зачастую даже не было уверенности, в каком именно состоянии я пребываю.
Именно поэтому, в очередной раз проснувшись и обнаружив на табурете в темном углу незнакомого господина, я этому обстоятельству нисколько не удивился. Пусть дверь спальни была заперта изнутри, а ставни надежно закрывали окна, но дерево и железо, увы, способны остановить далеко не всех.
