И не наступить на ногу. Только бы не наступить ей на ногу…
— Мама умерла, когда мне было пять, — сообщил я девушке, — отца это просто подкосило.
— Мне очень жаль…
— Не припомню, чтобы мы с тех пор задерживались где–нибудь дольше, чем на полгода.
— Наверное, объехали всю империю?
— Нет, не всю, — рассмеялся я, смехом маскируя нервозность. — Но повидать довелось немало.
— И где понравилось больше всего?
Я ответил без колебаний:
— Новый Вавилон — сердце империи.
Соображениями, что он же — и разъедающая империю язва, делиться не стал.
— А ваш друг Альберт? — поинтересовалась Елизавета—Мария. — Он и в самом деле такой странный, как о нем говорят?
— Не более странный, чем остальная богема, — ответил я с видом многозначительным и даже загадочным. — Читали о дирижере, который наложил на себя руки из–за потерянной палочки?
— Да, просто ужас!
В этот момент музыка смолкла, и мне пришлось отступить от девушки.
— Приятно было познакомиться, виконт, — улыбнулась на прощание Елизавета—Мария и легкой танцующей походкой зашагала прочь.
Взгляд удивительных глаз прекратил дурманить сознание, и я выдавил из себя:
— Мне тоже. Мне тоже…
Во рту пересохло, нестерпимо захотелось промочить горло, но прежде чем успел дойти до фуршетных столов, меня перехватил Роберт Уайт.
— Ты подумал над моим предложением? — спросил начальник.
— Нет.
— Еще не подумал?
— Нет, инспектор, — покачал я головой и надел темные очки. — Я не буду этого делать.
— Как скажешь, — неожиданно покладисто пожал плечами Роберт Уайт и пытаться переубедить меня не стал. — Но давай поговорим завтра на свежую голову. Пообещай, что подумаешь об этом.
— Подумаю, — пообещал я.
— На службу не выходи, сам тебя навещу, — предупредил инспектор, отсалютовал бокалом и отправился восвояси.
Проклятье! Последняя ремарка угодила прямиком в мою ахиллесову пяту. Если инспектор не передумает насчет отстранения от службы, аванса мне не видать как собственных ушей. А ведь он точно не передумает…
Я вновь беззвучно выругался, и тут кто–то взял меня под локоть.
— Леопольд, с тобой все в порядке? — спросила Елизавета—Мария, моя Елизавета—Мария.
— Да.
— Ты дышишь, словно загнанная лошадь.
— Здесь душно, — сказал я, рассеянно оглядываясь по сторонам. — Давай выйдем на свежий воздух.
Девушка после танцев нисколько не запыхалась, даже синяя жилка на шее не стала биться чаще, а вот мне было откровенно нехорошо. Сердце постукивало как–то очень уж неровно.
— Решил улизнуть с этого праздника жизни?
