Корпорация «Коррупция» | страница 33
на пергаментный лист армянского лаваша. Пораженный, он истуканом застыл на месте, но
быстро нашелся, чтобы постараться восстановить статус-кво:
– Как вы говорите… Василий Петрович? На сколько я понимаю, вы – лицо
неофициальное, скорее даже постороннее на месте происшествия. Ваше присутствие
вызывает большие вопросы к следственным органам, и мы это обязательно обсудим с
соответствующими руководителями. А сейчас попрошу освободить помещение! – его рука
безапелляционно указала на дверь. – Будут официальные полномочия – милости просим…
Ни один мускул не дрогнул на лице Леднева, и только вздувшаяся жилка на шее
говорила о его бешенстве. Не собираясь сдавать позиций, он всем своим видом
демонстрировал, что чувствует себя в кабинете губернатора вольготно и уходить никуда не
торопится.
– Мне не интересно препираться с вами, Юрий Алексеевич, – в противовес
губернатору он снизил тон и говорил почти шепотом. – Я здесь по прямому указанию
Владимира Ивановича Васнецова. Ва-сне-цо-ва, – фамилия шефа была произнесена по
слогам для пущей убедительности. – И если вам необходимо официальное подтверждение
моих полномочий, поверьте, оно обязательно будет. Вместе с объединенной комиссией
Следственного комитета и ФСБ. С официальными заявлениями по центральным
телеканалам. С выемкой необходимой документации… И когда доклад о результатах
работы комиссии попадет в администрацию Президента – вот тогда начнется сущий ад для
всего руководства Южноморского края и для вас лично. Происходящее сегодня покажется
раем…
Услышав упоминание про рай и ад, а пуще того – фамилию руководителя думской
комиссии по безопасности, Колобов понял, что своим поведением безответственно пилит
сук, на котором сидит со всеми удобствами. Что там в действительности произошло со
Штурминым – не ведомо, но совершенно точно, что никто не заинтересован в придании
огласке этого дела. Несмотря на близкую к кристальной честность советника,
проверяющие наверняка раскопают что-нибудь нелицеприятное, ухватятся за эти факты и
начнут трясти ими на каждом углу. Если же все пройдет тихо, то со временем можно будет
договориться, сгладить острые углы, решить скользкие вопросы. ЧП забудется, и жизнь
войдет в прежнее русло. Публичность же погубит всех, породит такую волну, которая
камня на камне не оставит: и в крае, и за его пределами. И как только вся пена поднимется
на поверхность, станет достоянием гласности, его, Колобова, по голове не погладят. Тогда
никто не вспомнит прежних заслуг, не оценит, что после развала девяностых буквально