Мальчик представил себя сиротой, и ему стало так больно, что, случись такое с ним самим, он бы не пережил.
На другой день Ивась пошел смотреть похороны. Он пробирался огородами мимо пустой хаты, где когда-то охотился за воробьиными яйцами, и встретил двух мальчишек. Оба были старше его, один примерно года на четыре, но, несмотря на это, оба сопливые. Ивася поразило и самое их появление, и в особенности вид.
— Вы кто такие? — спросил он, остановившись.
— Пиля и Паля — сукины сыны, — ответил старший и, разинув рот, уставился на Ивася.
— Как это — сукины сыны? — не понял Ивась.
— Так зовут.
— А кто Пиля, кто Паля?
— Я — Паля, а он — Пиля, — ответил младший.
В это время из-за усадьбы Шинкаренко вышел муж покойной Лукии и крикнул:
— Эй! Пиля, Паля! Сукины сыны, вы где? Марш домой!
— Зовут, — сказал старший и, взяв за руку младшего, зашагал к хате.
Карабутча смотрел им вслед, настолько пораженный всем виденным и слышанным, что даже не засмеялся.
Лукию похоронили, но забыли о ней не скоро, потому что ее смерть имела совершенно неожиданные последствия. Поскольку Лукия погибла из-за золота Шинкаренко, старый Каленик решил искупить свой грех и пожертвовал пятьсот рублей на церковь.
Все село с восторгом и почтительностью говорило об этом бескорыстии, дивясь щедрости скряги Шинкаренко. Но вскоре голоса, хвалившие старика, умолкли. Дело в том, что он, объявив о великодушном решении, предложил всем своим должникам немедленно вернуть долги, а они в сумме как раз и составляли пятьсот рублей… Должников было много, и если еще принять во внимание, что большинство бедняков уже назанимало и хлеба, чтоб дотянуть до новины, то можно себе представить, что набожность богача многим вышла боком.
Пострадал от нее и Ивась, только немного погодя, летом, уже когда пас корову не в лесу, а на выгоне, где на большом, разделанном на клочки лугу паслось много скота. Для Ивася пасти на выгоне было сплошной мукой: заметив его вялость и смиренность, несколько подростков с другой улицы при первой возможности начинали над ним издеваться. Не говоря уже о том, что мальчишки заставляли его заворачивать их коров, они то и дело затевали с Ивасем борьбу или драку и вели похабные разговоры, слушать которые ему было еще неинтересно, а только противно.
Даже нянчить — занятие, которое Ивась ненавидел больше всего на свете, верно, потому, что у Карабутов всегда были грудные дети, а в тот год даже двое, так как родились близнецы, — и то было лучше, чем пасти на выгоне.
