Задание фланговой группы, куда попал и я, состояло в том, чтобы выяснить, не засели ли немцы на ближайшем хуторе, и, если нет, пройти дальше, до следующего села за восемь километров от места, где мы находились, и постараться взять там «языка».
Только выйдя из села, я вспомнил, что у меня не в порядке валенок: на подошве против большого пальца появилась небольшая дырочка, и туда помаленьку набивался снег. Восемь километров туда и восемь обратно — это шестнадцать. Валенок не выдержит. Не хотелось отморозить ногу и не хотелось говорить об этом старшему лейтенанту, который вел нашу группу. Сейчас дырочка маленькая, но что будет через пять — десять километров? Ругая себя за неосмотрительность, я все проверял, не увеличивается ли дырка, а ничто так не мешает идти, как ожидание, что вот-вот порвется что-то в амуниции.
Ночь выдалась темная, хутор появился перед глазами неожиданно. Я подошел к первому дому и толкнул дверь.
— Откройте!
В доме было тепло, пахло васильками и еще чем-то неуловимо приятным, как из крынки, в которой было свежее молоко. Старик хозяин обстоятельно доложил обстановку:
— У нас немцев нет! А дальше — стоят. Ночью аккуратно себя охраняют. В первом же дворе, как войдешь, — противотанковая батарея и два пулемета, — это старик видел сам. — В огородах тоже пулеметы. По улицам всю ночь ходят патрули, а возле дворов по-разному — где есть, где нет.
Мы внимательно слушали.
— Может, вам с огородов зайти? — сам с собой советовался старик. — Если б хоть видать было! А то в самый раз наткнешься на пулемет…
— Немцы или итальянцы?
— Немец.
Валенок оттаял, и я почувствовал, что портянка мокрая. Разулся и перемотал портянку на другую сторону.
Старик взялся проводить нас до села. Старуха, не говоря ни слова, серьезно, как в церкви, смотрела на мужа. Когда он надел тулуп, бабушка слезла с печи, вытащила из сундука белую женскую сорочку и без улыбки сказала:
— Может, натянешь на тулуп?
Потом подала белый платок повязать голову.
— Это же ты, бабка, себе на смерть приготовила.
— А теперь, может, пожить еще придется, — впервые улыбнулась старуха и, перекрестив всех, заперла за нами дверь.
Мы шли по дороге, совершенно не таясь. Ночью немцы боятся ходить, уверял старик. Когда мы, наметив план операции и распределив роли, свернули с дороги и пошли к огородам, я почувствовал, что палец вылез из валенка. Останавливаться было поздно. Я шел во второй паре спереди и думал не о задании, а о том, как помочь своему горю.
