Когда Макс Талмуд начал знакомить его с работами Канта, Юма и Маха, маленькому Альберту более всего понравились их дискуссии о том, что же мы знаем о нашей реальности. И в дальнейшие годы юности он решительно отдалялся от любых традиционных религиозных верований. Как он вспоминает в интервью японскому журналу «Кайдзо 5» в 1922 году, «что является так называемой «религиозной истиной» – для меня совершенно не ясно». И тем не менее он начал формулировать сложные постулаты своей персональной религиозности, которые совмещали веру в высшие силы с его собственными научными интересами.
О том, что Эйнштейн в своем познании находил место и науке, и религии одновременно, говорит и его знаменитое утверждение: «Наука без религии хрома, религия без науки слепа». Для Эйнштейна в этом не было никакого конфликта. Как наука, так и религия представляли для него способы объяснения существующего мира. В большей части человеческой Истории (а часто и до сих пор) они находятся во взаимном противостоянии, но для Эйнштейна – лишь органично дополняют друг друга. «Я не могу найти слова лучше, чем «религия», для обозначения веры в рациональную природу реальности, – пишет он Морису Соловину в 1951 году. – Там, где этого чувства нет, наука вырождается в бездушный эмпиризм». А в диалоге с Банешем Хофманом объясняет, каким образом вера в божественного создателя помогает ему в работе: «Я просто спрашиваю себя, устроил бы я Вселенную именно так, окажись я на месте Господа».
Во что Эйнштейн точно не верил – так это в бородатого бога, сидящего на облаке и озабоченного проблемами человечества. Вот что он говорил в одной из частных бесед: «Я не представляю себе персонифицированного божества, прямо влияющего на поступки людей и осуждающего тех, кого сам сотворил… Моя религиозность состоит в смиренном восхищении безмерно величественным духом, который приоткрывается нам в том немногом, что мы, с нашей слабой и скоропреходящей способностью понимания, постигаем в окружающей действительности».
Со временем он стал более всего отождествлять свои мировоззрения с учением Баруха Спинозы, голландско-еврейского философа XVII века. В его величайшей работе, «Этика», он конструирует масштабное описание веры – но не в персонифицированного божества, а в теологическое устройство Вселенной. В 1929 году он рассказывает газете «Нью-Йорк Таймс»: «Я верю в бога Спинозы, который проявляет себя в упорядоченной гармонии сущего, но не в бога, который интересуется судьбами и поступками человеческих существ».
