Моим издателем был сам Ламбер;
Известен я на площади Мобер;
Там равный мне нашелся бы едва ли.
Безбожники, конечно, обвиняли
Меня в различных слабостях; порой
Не прочь бывали последить за мной;
Но для меня судья – одна лишь совесть».
Растрогала монарха эта новость.
«Утешься и не бойся ничего, –
Он говорит ему. – Ответь мне, все ли
Из тех, кого в Марсель угнать хотели,
Чтут, как и ты, добро ценней всего?»
«Любой мое занять достоин место,
Бог мне порукой, – отвечал Фрелон. –
Из одного мы и того же теста.
Сосед мой, например, аббат Койон
{306},
Что б там ни говорили, добрый малый,
Не слишком сдержанный, не слишком шалый,
Не забияка и не клеветник.
Вот господин Шоме
{307}, невзрачный, серый,
Но сердцем – благочестия родник;
Он рад быть высеченным ради веры.
Вон там Гоша
{308}. Он в текстах, видит бог,
Раввинов лучших посрамить бы мог.
Вон тот, в сторонке, – адвокат без дела:
Он бросил суд, он божий раб всецело.
То Саботье
{309}. О, мудрых торжество!
О, ум тончайший! О, святой священник!
Он предал господина своего,
Но ведь немного взял за это денег.
Он продался, но это не беда.
Он занимался, как и я, писаньем,
Печати послужил он с дарованьем,
Полезен будет он и вам всегда.
В наш век ведь отданы успех и слава
Лишь тем из авторов, кто грязен, право!
Нас зависть низменная оплела.
Таков удел всего святого. Эти ль
Нас удивили б жалкие дела?
Всегда, везде гонима добродетель,
Король! Кто знает это лучше вас?»
Газетчик
{310} отвечал: «Сказать не грех,
Что это доблестнейшие из всех,
Кто собирается пуститься в море.
Один из них Фантен
{311}, святой аббат.
Он любит знатных, он незнатным рад.
Он пастырь душ живых. Но все ж толкала
Его порой и к умиравшим страсть,
Чтоб исповедать их и обокрасть.
Другой – Бризе
{312}, монахинь попечитель;
Он прелестей их тайных не любитель,
Предпочитая мудро их казну.
Не ставлю это я ему в вину:
Он не любил металла, но боялся,
Чтоб он безбожным людям не достался.
Последний из ссылаемых в Марсель –
Моя опора, добрый Ла Бомель
{313}.
Из всей моей ватаги лицемерной
Он самый подлый, но и самый верный.
Рассеян он немного, грех тот есть;
Ему порою, меж трудов, случалось
В карман чужой, как будто в свой, залезть,
Но чье перо с его пером сравнялось!
Он знает, сколь для немощных умов
Опасна истина; он понимает,
Что свет ее обманчив для пустых голов,
Что им неумный злоупотребляет,
И дал обет сей мудрый человек
