Орлеанская девственница. Философские повести | страница 51



Аода, Иаиль припоминает,
Юдифь, Дебору, Симона-Петра{176},
От чьей руки ушам не ждать добра{177}
И подвиг чей затмится все же ею.
Затем, спокойно наклонясь к злодею,
Приподнимает медленно она
Тяжелую, как камень, от вина
Хмельную голову. Нащупав шею,
Она с размаху опускает меч
И сносит голову с широких плеч.
Вином и кровью залиты простыни;
У нашей благородной героини
На лбу, как и на теле, места нет,
Где не виднелся бы кровавый след.
Тут прыгает с кровати амазонка
И убегает с головой в руках
К своей подруге, для которой страх
Был нестерпимее, чем для ребенка;
И, плача, Доротея говорит:
«О, господи! Какой ужасный вид!
Какой поступок и какая смелость!
Бежим, бежим! Займется скоро свет,
И опасаюсь я за нашу целость!»
«Прошу вас, тише, – Розамор в ответ, –
Еще не все окончено, не скрою,
Ободритесь и следуйте за мною».
Но бодрости у Доротеи нет.
А их любовники далеко были,
Искали их и все не находили.
Уже и в Геную они пришли
И собираются пуститься в море
И ждать вестей хоть на морском просторе
О тех, чей милый след исчез с земли,
Их в нестерпимое повергнув горе.
Уносят волны их то к берегам,
Где, христиан усердных ободряя,
Отец святейший наш, на страх врагам,
Смиренно бережет ключи от рая,
То ко дворцам Венеции златой,
Где правит муж Тефии{178} – дож седой{179},
Или к Неаполю, к долинам лилий,
Где рядом с Саннадзаром спит Вергилий{180}.
Несут их боги резвые ветров
По темно-голубым хребтам валов
К столь знаменитой в древности пучине,
Где обитала прежде смерть, а ныне
Невозмутимо ровных волн покой
Не помнит больше о Харибде злой{181}
И где не слышен больше рев унылый
Псов, помыкаемых жестокой Сциллой,
Где, не кичась уже былою силой,
Под Этною гиганты мирно спят{182}:
Так землю изменил столетний ряд!
Они проходят через Сиракузы,
Приветствуют источник Аретузы{183},
Чьим тростниковым зарослям давно
Уж милых вод увидеть не дано{184}.
И море вновь, и вновь видений смена:
Край Августина{185}, берег Карфагена,{186}
Безмерно пышный прежде, а теперь
Обитель зла, где мусульманин-зверь
Объят пороком, жадностью и тьмою.
И наконец, водимые судьбою,
Причаливают к Франции они.
Там, утопая в сладостной тени,
Стоят Марселя древние строенья,
Подарок вымершего поколенья{187}.
О гордый град, где жил свободный грек,
Ты прошлого не возвратишь вовек.
Но быть под властию французских лилий,
Как знают все, прекраснее стократ.
К тому ж, твои окрестности укрыли
Еще чудесней и целебней клад.
Мария-Магдалина, по преданьям,
Служа Амуру в юности своей,
Потом исправилась и с содроганьем