Мне было назначено свидание, если я только верно понял одну неразборчивую строку, подписанную именем Камиллы. На другой день, после недолгого колебания, я нанял экипаж и отправился по указанному мне адресу. Ни любовный каприз, ни жажда приключения не руководили мною. Я будто желал проверить испытываемую мной внутреннюю тревогу. Ложа в театре, с сомнительными ее персонажами, существовала ли она в действительности или только почудилась такой моему воображению? Если я увижу их в ином месте, услышу их голоса, не рассеется ли сразу созданный мною самим мираж? Необыкновенное смущает разум здорового человека, он борется с ним, пока не преодолеет его или не признает себя им побежденным.
Экипаж катился по улицам, отблескивающим мокрым асфальтом. Был теплый туманный вечер. Огни аллей и бульваров остались позади, я различал дыхание осеннего парка. Богатое предместье было пустынно в этот час обедов и зрелищ. Я слез на перекрестке и сделал сотню шагов пешком. За решеткой, унизанной вызолоченными остриями, обрисовался небольшой особняк в два этажа. Плотно закрытые окна не пропускали ни единого луча света. Жилище Камиллы заявляло себя респектабельным и солидным. Я усмехнулся, вспомнив явное ее ремесло. Обойдя дом с боковой улицы, я небрежно и намеренно громко постучал в назначенную мне маленькую дверь. Что надо мне было говорить или делать на этом бесцельно принятом мною свидании? Досадуя на себя, я пожимал плечами, и, однако, я ждал.
Я услышал за дверью шаги, поспешно спускавшиеся по лестнице. Последовал шорох, легкий стук у замка. Мне пытались отворить и не могли. Шорохи, слышанные мною за дверью, взволновали меня. Мое ухо напряженно ловило движения существа, от которого лишь несколько дюймов дерева отделяли меня. «Камилла, — воскликнул я, — я здесь, отворите!» На мгновение все стихло, потом шорохи возобновились с прежнею вкрадчивостью. Я взялся за кольцо и потряс дверь; она не поддавалась моим усилиям. Мое положение казалось мне глупым, оно стало смешным, когда я различил шаги, всходившие и удалявшиеся по внутренней лестнице.
С чувством нанесенного мне оскорбления я бежал от запертой для меня маленькой двери. Теперь я лучше понимал, что именно привело меня к ней. Фигура в ложе креолки мерещилась мне вызовом, направленным против меня. Если мне было мало этого нагло сдвинутого на затылок цилиндра, этих выставленных напоказ огромных рук, этого бинокля, нацеленного мне в висок, как дуло пистолета, — не переполняла ли чашу терпения закрытая перед самым моим носом дверь!
