«Вот конёк бежит, по киту,
По костям стучит копытом».
«Мы желали бы, чтоб не пропала ни одна строка Пушкина и чтоб люди, которых он называл своими друзьями, или с которыми он действовал в одних журналах, или у которых в изданиях когда-либо и что-либо помещал, – объявили о каждой строке, каждом слове, ему принадлежащем… Не нашлось рукописи? Но неужели же нет других свидетельств…»
В июне 1841 года В. Белинский был озабочен судьбой произведений, которые увидели свет не просто «безымянно», а «без его имени».
«Без его имени» – понятие растяжимое. Не включает ли оно напечатанное под иными, чужими, подставными именами?
Белинский что-то слыхал, о чем-то догадывался?
Кого-то заподозрил? Так или иначе, он призвал всех причастных обнародовать истину. Но ни в 1841 году, ни позже никто не отозвался.
Позвольте без дальнейших обиняков попытаться восстановить одну из страниц творческой биографии Александра Пушкина. Начнем вот с какого допущения. Полномочный доверенный по части издательских хлопот, он же профессор Петербургского университета, П. А. Плетнев, попросил Пушкина, вероятно, и Жуковского, за одного из своих студентов. У восемнадцатилетнего Ершова летом 1833 года неожиданно умер отец. Семья осталась почти без средств к существованию. Какую работу можно было предложить? Переписку рукописей набело?
Позднее Ершов рассказывал о первых встречах с Пушкиным.
– Вы, кажется, родом из Сибири? – спросил Пушкин. – Что ж, Сибирь – страна умных людей.
Юноша, видимо, не воспринимал ни шуток, ни иносказаний. Впоследствии признался, что почему-то принял упоминание про умных людей себе в обиду…
Предполагаю, что вскоре Пушкин попросил об услуге: перед издателем, перед Смирдиным, назваться сочинителем рукописи, содержавшей сказку «Конек-Горбунок».
Наиболее близким приятелям, своим однокурсникам, Ершов не успел или не счел нужным сообщить, что пишет стихотворную сказку.
На полной писарской копии, изготовленной переписчиком, то есть Ершовым, могли оказаться пушкинские поправки. Ершов не отрицал, что в его владении остались пушкинские пометки. Но вот беда – все это он, Ершов, уничтожил.
С какой стати? Да так, в состоянии «страшной хандры». В студенческие годы вел дневник. Но и его – уничтожил.
Как и следовало ожидать, подготовленный к набору оригинал сказки не сохранился!
Издатель Смирдин сравнительно удачно провел беловик через обычную цензуру. Если б рукопись шла под именем Пушкина, пришлось бы через Бенкендорфа представлять ее на высочайшее, особо пристальное рассмотрение. Но и простая цензура слегка пощипала текст.
