А как насчет «Полтавы»?
Опять-таки не Строганов был истинной мишенью. Он служил лишь чучелом, предлогом, ложным адресом, необходимым прикрытием. Смелое выступление Пушкина иначе было бы слишком дерзким.
Характеристика, данная Пушкиным ловкому, хитрому, умному, криводушному Мазепе, не подходит к Строганову. Мазепа куда сложнее. Пусть Александр Строганов злодей, но иного сорта – ума недалекого, поведения взбалмошного.
Через Мазепу Пушкин бил якобы по Строганову, а на деле по кому-то еще. Для Пушкина, как и для Киселева, Строганов – не Искомый, только заместитель.
Кто же истинная мишень? Аракчеев?
Да, конечно. Как мы уже упоминали, именно его современники называли «Змий».
Н. М. Карамзин, автор откровенно резкой записки «О древней и новой России», с удивлением рассказывал: Аракчеев, беседуя с ним, выступал на стороне недовольных! (Видимо, старался попасть в тон собеседнику…)
Но памятный для Карамзина разговор происходил давно. А во время создания «Полтавы», в 1828 году, Аракчеев был фигурой, сошедшей с арены, именем, ушедшим в прошлое.
Меж тем за фасадом прошлого в поэме проступало настоящее.
Не для всех, для тех, кто умеет понимать с полуслова.
Характеристика злодея в поэме далеко выходит за рамки эпиграммы. Это развернутое обличение, жанр, который тогда именовался ода-инвектива, обличительная ода.
Как обычно у Пушкина, в первоначальных набросках резче проступала «портретность». Затем наиболее узнаваемые приметы убирались, правка продвигалась от частных подробностей к явлению, от случая к сущности.
Вот почему в черновых вариантах яснее проступают черты хладного и лукавого честолюбца. И вот почему ради большей наглядности в части строк – они выделены – мы будем цитировать не последнее, а начальное начертание оды-инвективы.
Кто снидет в глубину морскую,
Покрытую недвижно льдом?
Кто испытующим умом
Проникнет бездну роковую
Души коварной? Думы в ней,
Плоды подавленных страстей,
Лежат погружены глубоко,
И замысел давнишних дней,
Быть может, зреет одиноко.
Как знать? Но чем Мазепа злей,
Чем сердце в нем хитрей и ложней,
Тем с виду он неосторожней
И в обхождении простей.
Как он умеет самовластно
Сердца привлечь и разгадать,
Умами править безопасно,
Чужие тайны разрешать!
С какой доверчивостью лживой,
Как добродушно на пирах
Со старцами старик болтливый
Жалеет он о прошлых днях,
Свободу славит с своевольным,
Поносит власти с недовольным,
С ожесточенным слезы льет,
С смиренным шутит и поет…
Немногим между тем известно,
