Мне было всего шесть лет, когда к нам приехал дядя Камлак. Он запомнился мне с первого взгляда: такой же горячий и вспыльчивый, как мой дедушка. У него были голубые глаза и рыжеватые волосы, которыми я так восхищался у своей матери. Стоял сентябрьский вечер. Камлак прибыл в Маридунум на закате с небольшим отрядом. Как еще маленького, меня держали в длинной, построенной в старом стиле комнате вместе с женщинами, где они занимались ткачеством. Моя мама работала за ткацким станком. Я до сих пор помню материю, она была пурпурного цвета, с зеленой вышивкой по кромке. Я сидел рядом на полу, играя в бабки за двоих. Через окно проникали косые солнечные лучи, образуя на потрескавшейся мозаике пола продолговатые лужицы света, отливавшие чистым золотом. За окном в траве жужжали пчелы, стук и шум станка действовали усыпляюще. Склонившись над веретенами, голова к голове, женщины негромко переговаривались между собой. Пригревшись в одной из таких солнечных лужиц, моя няня Моравик заснула прямо на табурете.
Из внутреннего двора замка послышались лязганье и звон, перекрывшие стук станка и женскую болтовню. Фыркнув, Моравик проснулась и огляделась. Уронив челнок, мать села прямо и прислушалась, подняв голову. Я заметил, как они с Моравик встретились взглядом.
Я хотел подбежать к окну, но Моравик резко окликнула меня. Что-то в ее голосе заставило меня остановиться и послушно вернуться на место. Она засуетилась, поправляя на мне одежду, одергивая тунику и приглаживая мои волосы. Стало ясно, что к нам пожаловал важный гость. Я понял, что мне предстоит предстать перед ним, и почувствовал волнение, немного смешанное с удивлением. В ту пору меня держали обычно подальше от посторонних глаз. Я терпеливо ждал, пока Моравик расческой восстановит на моей голове порядок. За моей спиной они с матерью обменялись быстрыми беззвучными фразами, которые, как я ни старался, мне не суждено было понять. Я переключился на звуки, доносившиеся со двора, — лошадиный топот, окрики. Говорили не на уэльсском или латинском, а на кельтском, с малобританскнм акцентом, хорошо мне понятным: няня Моравик была бретанкой, и я говорил на ее наречии как на своем родном.
