В репертуаре не бывало патриотических песен, в основном лирическо — жалостливые — Миша Круг, Гулько, Шуфутинский. Кое-кто исполнял своё. Но в этом ширпотребе редко попадалось что-либо хорошее и искреннее. В основном это была смесь блата с душещипательным романсом.
Иногда по ночам в бараках случались разборки и драки.
В общем всё как у большинства нормальных людей, дружба и ссора зачастую неразличимы по виду.
Иногда у зэков вдруг периодически начинали пропадать вещи — часы, деньги. Или чай, сигареты.
Все мгновенно начинали подозревать друг друга, становились раздражёнными, подозрительными, злыми.
«Крысятничество», считалось самым тяжким грехом, тягчайшим преступлением. С соответствующим наказанием, в виде изнасилования. Это был и есть самый верный путь в петушиный угол.
Пойманную крысу всегда били с наслаждением. Могли забить до смерти или опустить.
Крысы очень хорошо знали, что с ними будет при поимке, но ничего с собой поделать не могли. Зачем они это делали? Ради чего?
Часто они не могли этого объяснить даже самим себе.
* * *
Плотная, кишкообразная очередь тянулась к дверям столовой.
На крыльце, широко расставив ноги в начищенных хромовых сапогах, стоял прапорщик Башей или Вася Мент.
Кто-то в строю рассказывает, что раз в месяц, в день чекиста, когда выдают зарплату, Вася Мент покупает бутылку водки и выпив, шмонает жену и свою пятнадцатилетнюю дочь.
Собака чуя недоброе, заползала под диван и там тихо выла.
После шмона он запирал жену и дочь в кандей, который находится в ванной, а сам садился на кухне и пел жалобные лагерные песни. В нетрезвом состоянии пытался конвоировать собаку.
Потом он засыпал, а жена и дочь перетаскивали его на диван.
Вокруг крыльца вьют петли шерстяные. Лагерная «шерсть» — это приблатнённая молодежь, шестерки жуликов, блатных, смотрящих. Стоять с мужиками в строю им не по понятиям, западло.
Вася хлёстко бьёт кого — то резиновой дубиной. Пока он таким образом наводит порядок, несколько человек из молодой блатной поросли прорываются в столовую.
В столовой стоял прогорклый запах лука, капусты, немытого тела.
Баландер вышвыривает из раздаточного окна миски с тёмной жижей.
На столах исходит паром жидкая баланда, с плохо почищенной и разваренной картошкой. В некоторых попадались даже куски шкуры, содранной со свиных голов.
Прямо передо мной на столе лежит брошенный кем то кусочек свиного эпидермиса, к которому прилипло несколько коротких, твёрдых чёрных волосинок. От этой картины становится не по себе.
