У Раисы мы сидим за обильным столом, она жалуется, а я слушаю и, ожидая приближения вечера, вспоминаю свой ночной кошмар да то, что мать рассказывала мне о Женькиной свадьбе: как мать да тетка невесты в ногах у свекрови валялись — просили, по обычаю, чтоб не обидела она их кровиночку да не сделала с ней чего, а бабка Клавдея сурово взирала на них с высоты своего маленького роста и даже не просила их подняться… Вспомнилось вдруг — читала где-то, — что колдуны будто перед смертью сильно мучаются, если не могут передать кому-то свою силу; им непременно надо увидеть кого-то, дотронуться до кого-то, чтобы это знание свое спихнуть на него, — потому, говорила мать, бабка Клава и умерла в одиночестве: боялись люди к ней подойти, и Раиска, дескать, боялась, — и, как все колдуны, на полу, у порога, померла… С новой силой припомнились мне ночные "рукопожатия" — так неужели это бабушкина душа не может простить мне неучтивости, непочитания ее, того, что я на похороны к ней не приехала? Так тогда она и в эту ночь не даст мне уснуть! Нет, возвращаться к деду… Надо оставаться здесь, у тетки Раисы, в уютной, привычной квартире!
Я попробовала "закинуть удочку": спросила у девчонок, где они хотят ночевать — в надежде, что они польстятся на привычные условия, — но Яна тут же заканючила, что дедушка там один, и ей его жалко… Пришлось собираться и отправляться к деду. Да и то: мы же к нему в гости приехали, а бабушкина душа — что ж, это только призрак…
Короткий ноябрьский день закончился, и возвращались на дедову окраину мы уже в темноте. Раиса нас провожала. Открывая калитку дедова дома, я снова, со страхом и тайной надеждой, взглянула в сторону как магнитом притягивавшего кладбища, но там все было мертво, как и полагалось тому быть. "Нечего было дрейфить раньше", — корила я себя, вновь замирая от страха и притворно вздыхая…
***
В доме нас ждал сюрприз: вернулись из леса охотники и принесли окоченевшего белого зайца.
— Двадцать четвертый за этот сезон, — похвастался инфарктничек Евгений, а потом долго рассказывал, поднимая на смех своего престарелого братца, как тот кувыркался в снегу, бродя по лесу, и всех — и охотника, и себя, и собаку — только намаял; а я удивлялась безрассудному Жениному ухарству и такой беспечности сердечника к самому себе.
Девицы мои дружно облили погибшего беляка слезами жалости. Но вот незадача: зайца ошкуривать никто не хотел, и если б не Раиса, с готовностью согласившаяся его "оприходовать", пришлось бы бросить его собакам. Жаль, свежей зайчатинки нам попробовать так и не удалось.
