Тифозный дом люди обходили стороной. Один только дядя Иван приходил тайно, по ночам: ребенка кое-чем покормит, обиходит, поесть принесет, а Федор был вовсе как пришибленный. Сестричка, конечно, померла, а тут еще Лизка в ногах путается, отец в больнице… Но вот он стал поправляться, да и стал сына спрашивать: "А что, Федор, мать-то ни разу ко мне не придет?" — "Нет ведь у нас теперь матери-то, папа", — Федор в ответ…
Вышел отец из больницы. Хозяйки в доме не стало, а ребенок еще маленький. Отцу жениться — опять дети пойдут, а куда уж… Порешили: Федору невесту искать. "Да какой я жених — восемнадцати еще нет!" — противился Федор. А что делать? Пришлось соглашаться. И сосватали за Федора Клавдею, привезли в дом "большуху" из соседней деревни. Ему — семнадцать лет, ей — двадцать один. Стали хозяйство поднимать. Клавдея мастерицей оказалась на все руки: пряла и ткала, всякое узорное полотно умела делать, работала не покладая рук и не поднимая глаз. Разжились, коровами обзавелись, лошадьми, кой-какой техникой, и вдруг… сдавай все в колхоз. Отец Федора не выдержал — не сразу, но подался из деревни в город. Позже и сестра, Лиза, к нему уехала, а там и Федор с семьей дом бросили: не стало хозяину житья в деревне, новые порядки не давали работать, не давали и жить — все-то они нарушили…
Осели в Няндоме. Федор пошел работать на железную дорогу. В войну семья скиталась с ремонтно-строительной бригадой по стране: Федор плотничал, дети рождались и умирали. Старший сын вернулся с войны, в Няндоме, недалеко от родных мест, Федор построил дом, в нем теперь доживает один, в нем и умирать собирается…
Незаметно за рассказом, потихоньку вошла Раиса, единственная дочь деда: трое их живыми-то остались из двенадцати детей, прижитых с Клавдеей — Владимир, старший (мой отец), Раиса да Евгений, последний.
Дед Раису как будто и не замечает, а Раиса и не раздевается.
— Пойдемте ко мне в гости, — обращается ко мне.
Я вспомнила ночные страхи.
— Пойдем!
Раиса живет в новом, благоустроенном доме, у нее уютно и не страшно…
***
Только за порог вышли, Раиса запристанывала, зажаловалась на судьбину свою, как ей с дедом тяжело здесь живется. И скупой он, и суровый, и простить ей ни за что не хочет, что не пришла Раиса мать последний раз перед смертью помыть. Дед тогда баню истопил, заказал, чтоб помыла. А у Раисы свои дела: двое внуков-близнецов у нее народились, с ними ей куча хлопот. Не пришла она мать помыть. А через несколько дней та умерла. Так дед рассерчал, что дочь не обиходила мать, что и знать Раису не хочет с тех пор. Ни помощи, ни участия от нее не принимает, того гляди наследства лишит, и сам к ней дорогу забыл. С пятидесятилетием только пришел поздравить дочь, и то без подарка; за стол присел, но, и рюмки не осушив за здоровье, вскоре убрался. Очень плохо Раисе с таким дедом жить. И денег у него — куры не клюют, а не дает, не дарит, и в завещании, конечно, не отпишет, хотя кто уж для них, стариков, и старался, кто их и обихаживал, если не она, Раиса, — ведь не снохи же…
