Но когда заглядывает за спинку кровати, то видит, что мать не одна, что рядом с ней спит Валька. Пашка некоторое время созерцает непривычную для него картину и тихо уходит, осторожно затворив за собой дверь.
Он умывается, позвякивая алюминиевым гвоздиком. Нажмешь на него снизу вверх — и вода полилась, отпустил — уже не льется. Звяк-звяк…
«А все-таки хорошо, что Валька на мамке женился, — думает Пашка. — Интереснее жить будет. Вместе будем ходить мороженое есть, к бабе Фене ездить…»
На кухне в эту рань только бабушка Ариша из шестой комнаты, она что-то помешивает в кастрюльке на примусе. Но вот появляется Повалить да Катить и начинает начищать свои сапожки.
— Елена Самуилна, вы бы на кухне не чистили обувь-то, — говорит бабушка Ариша.
— А вы напишите заявление управдому, что я не приспособлена жить в коммуналке. Пусть мне дадут отдельную квартиру, — невозмутимо отвечает Повалить да Катить. И затем обращается к Пашке: — Может, я и тебе мешаю?
— А у меня мамка замуж вышла, — неожиданно говорит Пашка. — Я зашел сейчас к ней, а она с Валькой спит…
Пашка стряхивает капельки воды с зубной щетки и выходит из кухни, не видя, как у него за спиной ехидненько улыбается Повалить да Катить — «Ну, что, голубчики, попались?» и сокрушенно качает головой бабушка Ариша — «Дитя малое, неразумное…»
В своей комнате Пашка собирает в ранец книги и от хорошего настроения про себя напевает: «Холодок бежит за ворот, шум на улице сильней…»
Он слышит, как в другой комнате проснулись мать и Валька.
Они переговариваются за дверью шепотом, но Пашке от этого почему-то слышно еще лучше.
— Ты посиди тихонько, а я принесу тазик — здесь умоешься, — это голос матери.
— А может, пока Пашка спит, мне умотать? Да и коридорные твои скоро встанут… — откликается Валька.
Потом открывается дверь, и мать как-то наигранно радостно удивляется:
— Павлуш, а ты уже встал? Что же меня не разбудил?
— Не успел еще, — врет Пашка.
— А у нас Валентин Иванович. Мы вчера с ним заболтались, глядь, а уже и трамваи не ходят. Я ему на диване и постелила…
Мать целует Пашку в щеку и идет на кухню готовить завтрак.
— Телячьи нежности, — грубовато говорит Пашка и вытирает щеку ладошкой.
На улице еще темно, но зыбкий рассвет уже лег матовой бледностью на заиндевелые оконные стекла. И от этого спокойного света на душе у Пашки делается очень хорошо, и он уже вслух поет:
Мы славные кавалеристы,
И про нас
Былинники речистые
Ведут рассказ…
Он причесывается перед зеркалом, и, подскакивая на носочках, размахивает над головой расческой, будто саблей. Он еще продолжает петь и приплясывать, когда отворяется дверь и в комнату с красными, заплаканными глазами влетает мать.
