- Семь лиственниц, - почти прошептала, прошелестела перевод девушка, ни к кому не обращаясь.
Борька лихо подъехал близко к воде, и передние колеса машины прочно увязли в мокром песке.
Борька вдоволь наматерился и ушел в сторону трассы - нужна была другая техника, чтобы вытащить нашего бедолагу.
Он долго не возвращался, быстро смеркалось, и мы с Анной - так звали девушку - развели небольшой костер.
Она рассказала, что каждую субботу ходит из Пангод к родственникам в стойбище, что здесь недалеко, километров восемь от трассы. Часть пути, если повезет, проделывает на попутках. Утром надо быть на работе, и если Борис еще долго не найдет машину, она пойдет пешком, по короткой дороге, прямо через вон тот перелесок.
Я признался, что впервые общаюсь с ненкой и очень мало знаю о ее народе - по сути только то, что иногда печатают в местных газетах и показывают по центральному телевидению, то есть практически ничего. Что-то на меня нашло, и я, как бы шутя, рассказал то, что было на самом деле, - я рассказал, что до последнего часа представлял всех женщин коренных северных народов низкорослыми, скуластенькими, с черными прямыми волосами. Что, как ни странно, типичный их образ для меня - молодая девушка в кирзовых сапогах, строительной робе, заляпанной известкой и краской.
Аня грустно улыбнулась:
- А сколько живешь здесь, в наших краях?
- Почти двадцать лет...
Она понимающе, утвердительно покачала головой, а я удивился тому чувству, которое секунду назад испытал после слов: "в наших краях". Конечно, все правильно. Но я думал, эта местная девушка, узнав, что я тоже, можно сказать, коренной житель по прожитым здесь годам, и меня, пусть с натяжкой, включит в то, что подразумевает, говоря: "наши..." Но нет - только покачала головой, не осуждающе, но как бы сочувствуя.
Мы оба надолго замолчали.
Вокруг костра становилось все темнее, потом резко обозначила себя настоящая ночь. Глаза девушки стали казаться неестественными, так сильно в них отражались желтые огни, поэтому я, уже не боясь показаться смешным в таких ненастоящих глазах, решился задать вопрос, против воли получилось немного обиженно, с вызовом:
- Анна, признайся, ты что, жалеешь нас? Ну, меня, Бориса?... За что?
Огненные узкие щелки не смутились, не отделались шуткой, промолчали, щелкнули палочкой, распушили искрами раскаленную головешку...
Она сказала - после жесткой паузы, но мягкими извиняющимися словами, которые, впрочем, уже не относились ни к чему предыдущему:
