Бронзовые существа под куполом начали копошиться вдвое сильнее и даже создавать некоторый шум. Да и другие обитатели склепа стали вести себя более развязно. Недалеко от меня по полу прокатился старинный золотой кубок, метко брошенный чьей-то ловкой когтистой рукой. Остатки вина расплескались по мраморным плитам и, как это не странно, даже затушили несколько свеч, но только не мою лампаду.
Роза проследила за проделкой своих подопечных, сделала плавный жест рукой, и кубок откатился к стенной нише.
— Это всего лишь одна из старых реликвий, — пояснила она. — Кроме таких древних безделиц, у нас нет ни золота, ни драгоценностей. Нам нечего предложить монсеньеру дракону, влюбленному в свои золотые копи.
— Ты отлично знаешь, что я не сплю на грудах драгоценных камней, — возразил я. — Ты знаешь, что золото для меня ничто. Богатство — прах, а власть не нуждается в таких мелочных подтверждениях, как скипетр и держава. Я без сожаления мог бы бросить и то, и другое.
— Какой же ты самоуверенный, — Роза то ли укоризненно, то ли с недоверием покачала головой. — А вот я без короны чувствовала бы себя никем. Выходит, ты для всех великих мира сего опасный соперник, потому что даже без символов власти знаешь, что нет более могущественного создания, чем ты. А в другом мире тебе вообще нет равных.
— Это пустые похвалы, — я был удивлен непривычной высокопарности ее слов.
— Пустые, но правдивые, — возразила она. — Ты выше нас всех, ты сильнее, ловчее, красивее каждого из нас, а это значит, что оставлять тебя здесь для нас опасно. Откуда нам знать вдруг однажды ты решишь сжечь все, что тебя окружает, сам улетишь, а нас оставишь гореть.
— Ты считаешь меня способным на такую подлость? — я с трудом верил собственным ушам. Неужели это она говорит со мной так холодно, так надменно и обвиняет меня во всех смертных грехах.
— Ты сам как-то сказал, что тебе нельзя доверять, — Роза легко и изящно пожала плечами, будто понять не могла, как можно с такой искренностью опровергать собственные слова всего спустя каких-то полстолетия.
В ответ на такое обвинение мне сказать было нечего. Я мог бы просто взлететь ввысь или исчезнуть, но вместо этого медленно поднялся с колен. Собственные движения казались мне непривычно тяжелыми, лишенными былого величия. Вопреки законам своей необычной природы, я чувствовал себя прикованным к земле, а не готовым пуститься в полет. А вот бронзовые существа над моей головой взмахивали крыльями, оживленно перешептывались на их хрипловатом косноязычном наречии и, казалось, вот-вот готовы были кинуться в пляс прямо там в вышине.
