Думаю о том, что они убили Фрэнка, словно он был каким-то животным. Фрэнка, который мне не очень-то и нравился, который, может быть, и не был хорошим человеком. Но который не должен был умереть, который был слишком молод, чтобы умирать, который не заслужил такой ужасной смерти. Думаю о том, что они могут прийти утром и убить моих детей. О том, что они придут на остров, сделают из нас рабов.
На некоторое время я засыпаю, но потом, будто от толчка, просыпаюсь опять. Встаю и подхожу к окну. Словно какой-то фрукт, низко висит луна, и ее свет делает белым все вокруг.
Все настолько яркое, что на гравии лежат тени от листьев, а мальвы на клумбах Ле Винерс какие-то бледные, только что не светятся — призрачные цветы.
Прислоняюсь лицом к стеклу. Весь мой гнев испарился. На коже лишь холодный пот, выступивший от страха. Я думаю, что же я наделала? Мы должны быть в Лондоне, в доме Ирис. Совершила ли я самую роковую ошибку в своей жизни? Боже мой, что же я наделала?
Воскресный вечер. Пропалываю сад, пока Милли играет на лужайке.
Прерываюсь, услышав отдаленный рокот винтов. Поднимаю глаза. В небе над нами кружат шесть самолетов. Видна их символика. Я знаю, что это немецкие самолеты.
В моей голове всплывает набережная: бомбардировка, стрельба, кровь. Сердце чуть не выпрыгивает из груди.
— Милли, немедленно иди в дом.
Она не двигается.
— Милли!
— Но мой мячик укатился за забор. А это мой лучший мяч, мамочка.
— Делай, что я сказала, — говорю ей я. — Иди в норку, что мы сделали под лестницей. Сию же минуту.
— Это немцы? Они убьют нас?
— Делай, как тебе велено, Милли.
Из коридора зову Бланш, но она, похоже, не слышит. Из ее спальни доносится музыка — она слушает «Щека к щеке» Ирвина Берлина. Мчусь к ней, вхожу без стука.
Бланш стоит в самом центре комнаты. Вздрагивает, она немного смущена. Я едва задумываюсь над тем, что она танцевала напротив своего зеркала, как и я в ее возрасте, оттачивая движения: воображала свое блестящее, благоухающее будущее и красавца-партнера, который в танце очень близко прижимает тебя к себе.
— Немецкие самолеты на подлете, — говорю я. — Иди в нору с Милли. Немедленно.
— Но… моя музыка…
— Бланш, просто иди уже, — говорю я ей.
Она слышит, что я уже почти на грани, и спешит вниз по лестнице. Пока я спускаюсь, мне вслед несется печальная мелодия, которая становится все тише и тише.
Эвелин сидит в гостиной в своем кресле и вяжет.
— Тебе нужно пойти и спрятаться вместе с девочками. Там ты будешь в безопасности, — говорю я.
