– Не могу знать.
– А по проекту «Невидимка» какие-нибудь сведения есть?
– Никак нет, все документы из особого архива изъяты.
– Акт об изъятии имеется?
– Никак нет.
– Гм…
«Позвонить, что ли, Лаврентию Павловичу, спросить?..» – задумался нарком. Однако сразу понял, что звонить никак не следует – высоко взошел Лаврентий Павлович, много у него сейчас новых забот, осерчать может. Да и что он сам тогда за нарком, если с первых минут по всякому пустяку сразу папочке названивает? Минуту-другую народный комиссар озабоченно сопел.
Причиной его нынешней озабоченности послужило коротенькое анонимное письмо, направленное ему лично. Там говорилось, что старшего лейтенанта государственной безопасности Слепченко, работавшего на сов. секретном проекте «Невидимка» и с 1939 года считавшегося погибшим, на днях видели в областном городе N-ске. Установить анонима, понятно, не удалось.
– Что хоть за проект этот – «Невидимка»? – спросил нарком. – В чем его суть?
– В точности не могу знать, товарищ народный комиссар, но что-то там с детишками было связано. Вроде бы отбирали детишек и готовили из них опытнейших диверсантов, но это в основном только слухи. А проект был в конце концов два года назад закрыт.
– Кем закрыт?
– Лично Лаврентием Павловичем.
– Гм… – «Сейчас бы ему позвонил – вот уж получил бы по рогам!» – А кто-нибудь из детишек этих уцелел?
– Никак нет, все вроде бы в расходе.
– А кто курировал?
– Старший майор Недопашный и комиссар госбезопасности третьего ранга Палисадников.
– Эти хоть живы?
– Старший майор Недопашный погиб – загрызен собственным псом. А комиссар Палисадников хоть и жив, но покинул службу в связи с внезапно постигшей его слепотой.[4]
– Ну, слепой – не мертвый. Доставить ко мне. Срочно!
– Есть!
* * *
(Полчаса спустя)
– Товарищ народный комиссар, разрешите доложить! Комиссара Палисадникова доставить не удалось. В момент приезда спецгруппы он погиб – во время прогулки был застрелен. Убийцу схватить не удалось – стрелял издали, предположительно из винтовки с оптическим прицелом.
Да, ловко, ловко и умело кто-то зачищал все концы. Понять бы еще кто…
Едва народный комиссар подумал об этом, как раздался звонок правительственной «вертушки».
Звонил самолично Лаврентий Павлович. И начал он сразу с «шени мама»,[5] что было дурным признаком, ибо в спокойном состоянии духа он не прибегал к грузинским ругательствам, ограничиваясь богатым арсеналом исконно русских.
– Ты что ж это, мама дзагла,[6] лезешь в давно закрытые дела? Заняться на новом посту нечем?
