Здесь, на родине, именно его-то они наверняка и считали истинным врагом. Люди, далекие от Генштаба и не ощутившие лихорадку тех майских и июньских дней, они едва ли могли целиком понять, какую роль порой играет этот пресловутый человеческий фактор и каким образом несколько людей с широкими лампасами, никаких не шпионов и не наймитов абвера, главный недостаток которых – обыкновенная человеческая бездарность, как они одни могли стать причиной такого постыдного поражения и пленения полумиллиона бойцов.
Значит, была какая-то червоточина в сообщениях группы Николаева – вот самое осторожное, что могли подумать они. Да, возможно, он, Н. Н. Николаев, вовсе и не враг, абвер просто обвел его вокруг пальца, но и в этом случае разведчик должен отвечать по всей строгости. Ничего не поделаешь, так уж их всех когда-то воспитали.
Васильцев и все члены его группы воспитаны, конечно, по-иному и мыслить умеют неординарно, и физической подготовки им не занимать, но все же не настолько они сильны, чтобы вытащить его отсюда: не будут же они вчетвером брать Сухановскую тюрьму штурмом!
И вообще – забыть о них, забыть, по-настоящему забыть, чтобы не проговориться о них в полубессознательном состоянии. Находясь в сознании, он, Н. Н. Николаев, понятно, все равно ничего о них не скажет, но то-то и оно, что в последнее время все чаще наступали сумерки в сознании; чего-чего – а этого здешние пыточных дел мастера умели добиваться.
Нет, только забыть!
А забывать он умел, когда-то, еще во времена Артузова,[97] обучили этому мастерству. Забыл же он свою подлинную фамилию, когда пришлось быть сначала китайским торговцем Синь Дзю, потом румынским предпринимателем Антонио Петреску, потом французским журналистом Эженом Деню. Да, забыл! Только далекое имя какого-то мальчика Митеньки нет-нет да и пробивалось иногда из детства из-за этих приколоченных к несуществующему Николаеву букв «Н. Н.»…
* * *
Пыточные дни сменялись пыточными ночами. Однажды приехал даже сам Лаврентий Павлович – понаблюдать. И пока два дюжих молодца с огромными ручищами и бычьими головами лупили его, распростертого на полу, резиновыми дубинками, генеральный комиссар государственной безопасности говорил вроде бы даже по-свойски:
– Глупый ты, Николаев. Зачем мучаешь себя? Пули в затылок боишься? Ты же не трус. Да пуля-то все равно будет. Так что уж говори, зачем абверу продался, чем тебе так уж советская власть не угодила?..
В другой раз, когда он висел, привязанный за руки к потолочной балке, и те же молодцы обхаживали его по ребрам, нарком Меркулов заглянул в пыточную. Но этот – лишь затем, чтобы спросить:
