— Добрый вечер, мистер Корнелиус. Вас последнее время почти не видно, или это я потерялся? — он говорил с придыханием.
— Ты никогда не теряешься, Дерек. Как дела в астрологии?
— Не могу пожаловаться. Сделать диаграмму?
— У меня их было слишком много, Дерек. Тебе никогда не разработать ее.
— Как-то, знаешь ли, очень странно. Я выполняю диаграммы шестьдесят лет, и никогда не сталкивался с похожими на тебя. Как будто тебя не существовало, — смех его тоже отзывался затруднением дыхания.
— Вернись на землю, Дерек: тебе только сорок шесть.
— Как, ты это знаешь? Ну, тогда, скажем, тридцать лет.
— Да и взялся ты за астрологию только десять лет назад. Как раз перед тем, как оставил службу в Форин Офис[13].
— С кем ты разговаривал?
— С тобой.
— Я, знаешь ли, не всегда правдив.
— Да уж. Где Олаф?
— А… где-то. — Дерек пристально взглянул на Джерри.
— Это ведь не ты был?
— Где?
— Олаф бросил меня. Я его куче всего обучил. Я любил его. А для Стрельца — редкость, чтобы он любил Деву, знаешь ли. У Скорпионов все в порядке. Олаф удрал с каким-то помешанным звездочетом, о котором я никогда ничего не слышал. Мне просто интересно. Ты знаешь, когда я только начал профессионально заниматься этим, не было и полудюжины, кого можно было бы назвать настоящим астрологом и кто шел приблизительно тем же путем. А знаешь, сколько их теперь?
— Шесть тысяч.
— Ты почти прав. Я не в состоянии их всех пересчитать. С другой стороны, клиенты ушли. Хотя и не в той пропорции.
— Не волнуйся, Дерек. Ты — все равно лучший.
— Вот! Распространи это. Нет, знаешь ли, я слышал, Олаф был здесь. Я уверен: стоит ему увидеть меня — во плоти, как бывало, — и он осознает свою ошибку.
— Я посмотрю.
— Хороший мальчик, — Дерек похлопал Джерри по руке и пошел, сгорбившись, прочь.
— Он очень умный? — спросил шведка.
— У него острый ум, — ответил Джерри. — И это важно.
— Всегда, — дополнила она, беря его за руку. Он послушно пошел за ней туда, где Шэйдс лежал поперек стола, прижавшись носом к стеклу и следя за тем, как маленькие шарики, ударившись о маленькие колечки, скакали вдоль края, пока не наскакивали на другие маленькие колечки. Шэйдс обхватил края стола, и, когда прозвенел звонок, костяшки суставов на его руках побелели.
— Вот это я и называю «закалка», Джерри, — не поднимая глаз, проговорил он. — Обирают меня. Я — павловская глина.
— Дай-ка взглянуть, как ты слюнки пускаешь, ты — старомодный лапочка, — улыбнулся Джерри, не принимая этого всерьез.
