— Такое вам спасибо, Екатериночка Алексеевна, ну прямо не знаю какое!
— Придется тебе на открытии фабрики спеть. Что-нибудь душевное, чтоб сердце обмерло!
— Это обязательно! — пообещала Люда.
И спела. Голос у Зыкиной мощный, красивый, как полноводная река, льется, завораживает, до корешков волос пробирает. Исполнила она три песни и все про любовь. Присутствующие (а это в основном были женщины) слушали как зачарованные, с полтыщи человек на торжественный митинг собралось.
— Ты, Людочка, так спела, будто весна пришла! — благодарила Екатерина Алексеевна.
После Зыкиной популярнейшая актриса кино Любовь Орлова сказала теплые слова, за ней еще две женщины выступили, благодарили руководство города за такое нужное дело. Лишь летчица Легкоступова, член оргсовета Комитета советских женщин, отреагировала странно:
— Дурачество! Зачем в полете на истребителе о сиськах думать?! Нашли глупое развлечение и радуются! Простая и надежная одежда: трусы да майка. Мужик, когда на бабу лезет, он с нее последнюю тряпочку стаскивает, ему тот лифчик даром не сдался! — тараторила летчица. — Да еще название придумали, не выговорить: бюст-гал-тер! Язык сломаешь!
Екатерине Алексеевне было неприятно слушать подобные заявления — зачем дуру позвали? В заключительном слове Нина Васильевна Попова попыталась сгладить острые углы, но осадок все равно остался нехороший. Фурцева отказалась от чаепития и поехала домой. Хотелось побыть в тишине, не видеть вечно заискивающих, елейных лиц, не слышать бесконечных просьб, жалоб. Попав на дачу, она два раза обошла дом, но так и не обнаружила своего Валеру.
— Где Валерий Андреевич? — спросила хозяйка.
— В тринадцать часов уехал, — ответил дежурный.
«Может, к матери?» — предположила Екатерина Алексеевна и пошла переодеваться. Часы показывали половину восьмого.
В полночь ее разбудил громогласный выкрик:
— Вставать! — и чьи-то руки бесцеремонно стиснули спящее тело.
Кротов был пьян.
— Отстань! Иди в гостевую! — она безуспешно пыталась освободиться.
— Х…! — грубо искривился его рот. Кротов хищно схватил еще не проснувшуюся подругу.
— Да отстань!
Женщина, изловчившись, освободилась от пьяных объятий и включила свет. Валерий был всклокочен, рубашка неряшливо торчала из брюк, галстук на боку. За версту несло перегаром.
— Ты где шатался?!
Он повалился лицом на кровать и через секунду захрапел.
— Нажрался, сволочь! — Екатерина Алексеевна одернула ночнушку, ушла в гостевую комнату и заперлась на ключ.
