Один наш военачальник, выступая на собрании, говорил добрые слова о Сталине и тут же возвеличивал и Блюхера. А другие, говоря о Сталине, возвеличивали маршала Тухачевского. Товарищи, надо же сводить концы с концами! Нельзя на один пьедестал ставить убийцу и его жертвы. Кто такой Блюхер? Герой Гражданской войны, военный самородок, слесарь, выдвинувшийся в крупного полководца. Он получил орден Красного знамени № 1. Одно это говорит о том, кто такой Блюхер. Потом, как один из лучших советских командиров, Блюхер был послан в Китай военным советником. И вдруг он расстрелян! Нельзя говорить одновременно о Сталине и Блюхере, умалчивая о причинах гибели маршала. Нельзя закрывать глаза, считая, что никто ничего не видит!
Я вспомнил слова Пушкина, в произведении которого беседуют Моцарт и Сальери. Моцарт, не подозревая, что Сальери готовится его отравить, говорит: «Гений и злодейство несовместимы». Так и со Сталиным. Нельзя сочетать гения и убийцу в одном лице! Нельзя объединять тысячи жертв с их убийцей. Нельзя на одном пьедестале возводить два памятника. Злодейства были учинены Сталиным! По каким мотивам — другой вопрос. Некоторые аргументируют так: это было сделано не в корыстных личных целях, а в качестве заботы о народе. Ну и дикость! Заботясь о народе, убивать лучших сынов отечества. Довольно дубовая логика!
Недавно я услышал по радио, что Ленин поручал что-то Ломову. А где этот Ломов? Я Ломова хорошо знал, неоднократно встречался с ним, когда работал в Донбассе. Это был очень уважаемый человек. Где же он? Расстрелян. Я могу тоже сказать о Кедрове, Егорове, о других. Можно составить целую книгу только из одних фамилий крупнейших военных, партийных, хозяйственных руководителей, дипломатов, ученых. Все это были люди честные, они стали жертвами Сталина, жертвами произвола, без всяких настоящих доказательств их вины, без всяких оснований.
Пришло время начать процесс очищения, возвращения к человеческим нормам, за которые мы боролись, за равенство, за братство! Пришло время честно смотреть в глаза друг другу, белое называть белым, а черное — черным. Мы советские люди, мы заслужили жить по-людски, об этом говорю я, об этом сказала наша великая партия, к этому мы должны прийти и придем, никто нас не остановит!
В мертвой тишине Хрущев покинул трибуну и возвратился на место, но зал еще долго находился в оцепенении. Наконец, задвигался, задышал, люди стали тихо переговариваться, в напряженных лицах не отыскивалось улыбок, делегаты были мрачные, ошарашенные.
