С собою справился едва: пока не стал, – а то вдруг так листок, исписанный ее рукой, поцеловать мне захотелось. Думаю: «Творится что-то – нехорошое. И не в природе, а со мной. Из рук вон плохо».
Я как чему-то будто подчиняюсь… Не по характеру мне это, не по нраву.
Письмо в карман рубахи спрятал – в левый.
Встряхнуться надо… то – как Рыжий… не раскисать же так, как он.
Тот, только чуть, и тут же в чувствах, весь исстрадается, как ненормальный. А только чуть – не каждый чуть ли месяц.
Я так себя не поведу… как-то иначе.
Вступил в ограду.
Папка, сняв потную и мокрую от дождя рубаху – висит та, рубаха его, на торчащем в амбарной стене штыре, – под прибитым к столбу рукомойником моется. Тело у него белое-белое, как сахар-рафинад. А шея – бурая – так загорела. Громко плещется. Спину пытается достать руками.
Колян сидит под навесом на чурке. Даже и сетки с головы не снял – в сетке. Надул щеки, как хомяк. Грызет что-то. Плюшшатки гороха.
– Привет, – говорю.
– Виделись, – отвечает.
Волосы на голове его мокрые – в хохол слиплись.
– На петуха похож ты, – говорю.
– Бы-бы, бу-бу, бы-бу, бы-бу, – с полным-то ртом, бубнит там что-то.
Комаров из лесу нанесли, слепней – летают по ограде.
Мама вышла на крыльцо. Зовет:
– Есть идите.
Не сразу собрались. Коляну – тому, как всегда, особое приглашение нужно. Раз пять особо пригласили. Дождались. И он, Колян, за стол уселся.
И без него мы начали. Обедаем.
Молчим. Каждый о своем. А я уж точно.
Потом:
– Ну, как трава? – спрашивает мама.
– Трава как трава, – через какое-то время, прожевав и проглотив пищу, отвечает папка. – В прошлом го́де была лучше.
– Какая есть. Скосить и сохранить бы, – говорит мама.
– Не за большим делом, – говорит папка.
– Ну, уж как Бог даст, так и будет…
– Опять ты с Богом, Бог-то тут при чем?.. Там, по краям-то вроде гуще, а в центре жиденько… да ладно.
– Ладно, ладно, как не ладно, – говорит мама. – Не управишь. Ниче не сделашь уж, какая уродилась… Дождь-то стихает вроде, нет ли?
– Счас, может, и стихат. А к вечеру припустит, – говорит папка. Ест он всегда с охоткой и не медленно. Жует часто и резко. И от еды не любит отвлекаться. Пока голодный, он – сердитый.
Суп хлебаем. Овощной. Мы со сметаной, мама – без.
– Опять перекалила, – говорит папка. – В рот не возьмешь.
– Дуйте на ложки-то, не торопитесь, – говорит мама.
– Есть-то когда, все дуть-то будешь?
– Ну, помаленьку.
– Помаленьку!
– С печки сняла бы, остудила.
– С него, с остывшего, чё толку?
