— Что это за спектакль, отец? — Я слегка возвысил голос. — Даже если тебе не нравится моё решение…
— Твоё решение?! — взревел он. — Предательство — это твоё решение?! Идти на службу к этим… этим… — отец Потряс кулаком, не находя, наверное, слов.
— Мы граждане Империи, отец. Новый Крым подписал договор. Ты забыл, что там и твоя подпись?…
— Неужели ты думаешь, что мы хоть на минуту смиримся?! Если бы мы тогда его не подписали, на месте Севастополя осталась бы радиоактивная пустыня. И ни тебя, ни твоих братьев и сестёр — никого не осталось бы в живых!
Я не нашёл ничего лучшего, как пожать плечами. Поймал краем глаза взгляд Танюшки — голубые глаза стали похожи на озёра от застывших в них слез.
Мама сидела, по-прежнему не шевелясь. И молча смотрела перед собой на сверкающе-пустую тарелку. Сегодня в ход пошёл «торжественный» сервиз, который у нас доставали только в особенных случаях: дни рождения, Рождество и так далее…
Сегодня, значит, тоже «особый случай».
Отец перевёл дыхание. Схватил графин с водой, налил в хрустальный бокал, шумно выпил. Впечатал бокал в стол, вновь поднял на меня глаза, и я вновь не выдержал его взгляда.
— Мы решили, — на скулах отца заиграли желваки. В свои сорок пять (я появился у них рано, когда маме было всего восемнадцать, а отцу — на два года больше) он выглядел очень внушительно. Никогда не занимался накачиванием мускулов, а завяжет узлом любого культуро-каратиста.
— Мы решили, что тебе здесь больше места нет.
Мама вздрогнула, Света стащила с носа очки, яростно принявшись протирать и без того идеально чистые стёкла. Пальцы её дрожали.
Я вновь пожал плечами.
— Ты ничего не докажешь, отец…
— Тебе здесь больше места нет, — отчётливо повторил он. — И ты больше не первый наследник. Подпишешь добровольный отказ от наследства и передачу своей доли семейных акций Георгию.
— Не имеешь права!
— Очень даже имею. По закону о неделимости майората, — злорадно сообщил он мне.
— Юра… — страдальчески прошептала мама, обращаясь к отцу.
— Что «Юра»?! Он нас предал! Предал и продал! Пусть управляет Георгий. У него и способностей к этому куда больше.
— Я могу сказать? — вдруг зазвенел голос Лены. — Или тут говорят только трое?
Отец метнул на мою сестру недовольный взгляд. — Говори, да не заговаривайся.
— Почему никто не даст сказать Русу? Наверное, у него были причины! — и умоляющий взгляд на меня. Ну не молчи, ну скажи же, что всё это не так, что всё это ошибка!..
Нет, дорогая сестричка. К сожалению, это не ошибка.
