…Я вспоминал. Наверное, это неизбежно — вспоминать, когда твоя жизнь меняется резко и, пожалуй, необратимо.
Семья собралась вся — включая самых младших. Едва войдя, я столкнулся взглядами с младшей сестрёнкой, Танюшкой, чудным голубоглазым и блондинистым созданием одиннадцати лет от роду. Глаза смотрели недоумённо и испуганно. Она не понимала, что тут творится, почему её оторвали от игр с подружками и заставили сидеть на странном, внезапно случившемся семейном обеде, который не обещал ничего весёлого.
Отец сидел во главе стола. Раздражённо крутил в руках вилку, не глядя на меня. На другом конце застыла мама — словно статуэтка из слоновой кости. Со спины маму до сих пор принимали за девушку — несмотря на то, что у меня насчитывалось в общей сложности девять братьев и сестёр. Я был десятым, или, точнее говоря, первым. Поскольку был старшим.
Георгий, второй брат. Всегда был правой рукой отца в «делах». Смотрит вниз, на меня глаза не поднимает.
Лена, третья сестра. Тоже правая рука, но на сей раз — мамина. Вечно возилась с малышами, и её никогда не требовалось ни заставлять, ни понукать — живых детишек она предпочитала куклам. Губы у неё подрагивают, вот-вот заплачет.
Света. Посверкивают старомодные круглые очки в архаичной металлической оправе. Пальцы судорожно мнут кружевные манжеты чёрного строгого платья — сестру явно выдернули с какого-то собрания.
Ларион. Ну, он ещё мальчишка. Хотя взгляд уже как у настоящего волчонка.
Остальные — мелкота. Александр, Людмила, Виктор и младшая Танюшка. Они ещё школьники.
Я вошёл последним. Полученная утром записка гласила, что семья собирается в пять, и я не опоздал — но, похоже, остальные успели раньше. Может, их и созывали пораньше?…
Никто не взглянул на меня. Даже отец.
Он заговорил, по-прежнему упорно не отрывая глаз от скатерти, словно надеялся разглядеть там невесть что.
— Я взял на себя труд проинформировать остальных о твоём решении.
Я попытался как можно более независимо пожать плечами.
— Может, с этим стоило бы подождать, отец?
Я хотел, чтобы мой голос звучал твёрдо и уверенно, но, увы, не получилось. С моим отцом, когда он в гневе, так запросто не поговоришь.
— Нет, — на сей раз отец поднял глаза. Глаза у него казались белыми от бешенства. — Нечего ждать и тянуть. Ты опозорил всю семью. Всех нас. Говорю это не для тебя — тебе уже ничего не поможет и тебя ничем не исправишь. Говорю для остальных, надеясь, что смогу прибавить им хоть немного ума и понимания.
