Прохожий! Приближаясь къ этому месту, сними обувь и преклони голову! На всей земле ты не найдешь места, которое было бы тебе более дорого, более священно! Здесь господь Будда пребывалъ въ знойные, летние дни, въ проливные осенние дожди, въ холодные вечера и ночи; здесь, ради спасения человечества облачился онъ въ желтую одежду, знаменуя темъ, что впредь будетъ питаться, какъ нищий, лишь случайнымъ подаяниемъ;-будетъ спать на траве, безъ крова, одинокий, тогда какъ шакалы станутъ реветь вокругъ его пещеры и голодные тигры будутъ бродить по окрестной чаще. Дни и ночи проводилъ здесь всесветночтимый, умерщвляя постомъ, бдениемъ, безмолвнымъ созерцаниемъ свою рожденную для благъ жизни плоть и, подобно той незыблемой скале, на которой онъ возседалъ, оставаясь въ полной неподвижности столь долгое время, что белка вскакивала ему на колени, боязливая перепелка гуляла съ своими птенцами между ногъ его, а сизые голуби клевали рисовыя зерна изъ чаши, стоявшей у самыхъ рукъ его.
Такъ оставался онъ всецело погруженнымъ въ размышление, – въ смелое распутывание нитей умозрения и упорное прослеживание путей жизненнаго лабиринта, съ полудня, когда земля изнываетъ отъ жара и въ знойномъ воздухе носятся очертания стенъ и храмовъ, до заката солнца, не замечая ни медленнаго опускания пылающаго солнечнаго диска, ни вечерняго пурпура, окрашивающаго освеженныя поля, ни безмолвнаго появления звездъ, ни боя барабановъ въ шумномъ городе, ни крика совъ и козодоевъ.
Такъ сиделъ онъ, пока полночь не приносила успокоения всей земле, кроме темныхъ дебрей лесныхъ чащъ, где крадутся и кричатъ хищные звери, и темныхъ дебрей людского невежества, где раздается вопль страха и ненависти, где похоть, жадность и гневъ незаметно подкрадываются къ своимъ жертвамъ.
Затемъ онъ засыпалъ, и сонъ его продолжался какъ разъ столько времени, сколько нужно луне для прохождения десятой части своего заоблачнаго пути.
Онъ вставалъ до утренней зари и снова задумчиво стоялъ на темномъ выступе скалы, наблюдая огненнымъ взоромъ за спящею землею, обнимая мыслью все живыя существа; надъ волнистыми полями между темъ проносился легкий ветерокъ – поцелуй Утра, будящаго землю, тогда какъ на востоке возникали и разрастались чары дня.
Сперва среди густого мрака ночь какъ бы не замечаетъ шепота разсвета; затемъ, прежде чемъ лесной петухъ успеетъ прокричать дважды, – на небе является белая светлая полоса, которая растетъ, светлеетъ, поднимается до утренней звезды и тонетъ въ сребристо-золотыхъ волнахъ, захватывающихъ облака, края которыхъ загораются, окрашиваются шафраномъ, пурпуромъ, багрянцемъ, аметистомъ; и вотъ, все небо сияетъ яркою синевою и въ лучезарной одежде является царь жизни и света!
