Одна изъ красавицъ спала, подложивъ свою многострунную вайну подъ щеку, держа пальчики на струнахъ, какъ будто убаюканная последними нотами своей легкой песенки; другая обнимала степную антилопу, положившую свою красивую головку къ ней на грудь; антилопа ела, когда оне обе вместе заснули, – девушка еще держала въ раскрытой руке полу-ощипаниую розу, и розовый лепестокъ виднелся на губахъ животнаго.
Две подруги задремали вместе; сплетая венки могра, и гирлянды цветовъ связывали ихъ одну съ другой, сердце къ сердцу, станъ къ стану; одна склонила голову на ложе, усеянное цветами, другая – на плечо подруги.
Одна передъ сномъ низала ожерелье изъ агатовъ, ониксовъ, сердоликовъ, коралловъ, сардониксовъ – теперь оно блестело пестрымъ браслетомъ вокругъ руки, въ которой она держала приготовленное для него запястье изъ зеленой бирюзы съ изображениями боговъ и надписями.
Убаюканныя мернымъ шумомъ ручья, они лежали па мягкихъ коврахъ, точно девственныя розы, свернувшия лепестки въ ожидании зари, когда оне распустятся и украсятъ собою светъ новаго дня.
Такова была смежная со спальней горница царевича. Около самой занавеси, разделявшей эти две комнаты, лежали две прелестнейшия красавицы – Гунга и Гаутами, две главныя жрицы въ этомъ мирномъ храме любви.
Голубая съ пурпурными полосами занавесь, затканная золотомъ, прикрывала двери краснаго дерева, черезъ которыя по тремъ ступенькамъ можно было подняться въ роскошнейший альковъ, где подъ балдахиномъ изъ серебристой ткани стояло брачное ложе, мягкое, какъ груда нежныхъ цветовъ.
Стены здесь были искусно выложены перламутромъ, добытнмъ въ водахъ, омывающихъ Ланку[7]; алебастровый потолокъ былъ покрытъ цветами лотоса и птицами изъ лаписъ-лазули, яшмы, нефрита и гиацинта. Вокругъ потолка, по стенамъ и карнизамъ проделаны были решетчатыя окна, черезъ которыя вместе съ луннымъ светомъ и прохладнымъ ветеркомъ вливались ароматы цветовъ и жасминныхъ ветвей; но ничто извне не могло сравниться красой и нежностью съ обитателями этого убежища, прекраснымъ сакийскимъ царевичемъ и стройною, блистающею красотой, Ясодхарою.
Полупривставъ въ своемъ мягкомъ гнездышке, спустивъ съ плеча покровъ и закрывъ лицо руками, прелестная царевна тяжело вздыхала и плакала горькими слезами. Три раза коснулась она губами руки Сиддартхи и при третьемъ поцелуе простонала:
– Проснись, государь! Успокой меня своимъ словомъ!
– Что съ тобою, жизнь моя? – спросилъ онъ. Она ответила лишь новымъ стономъ, пока смогла наконецъ, заговорить.
