– Так что, кроме отсутствия семьи, у меня нет друзей или знакомых, которые бы забеспокоились обо мне.
Она невидяще уставилась на сверкающую реку и блестящие купола. Поразительный вид.
– Какую жалкую жизнь я, должно быть, вела, – пробормотала она.
– Возможно.
Она не искала плеча, на котором можно выплакаться, но столь бесчувственный ответ ранил. Пока до нее не дошло, что он что-то утаивает.
При этой мысли она резко вскинула голову и злобно воззрилась на него, спокойно и расслабленно сидевшего на балкончике размером с носовой платок. Косые лучи заходящего солнца играли в коротких черных волосах, на золотистой коже, крепких скулах и подбородке. Этот задумчивый взгляд темных глаз.
– Вы что-то знаете, но не говорите! – рявкнула она.
– Вот это. – Он поднял бокал в издевательском салюте. – Вот это я знаю.
– Что?
– Эта вспыльчивость. Вспышка ярости. Вы всеми силами пытаетесь их скрыть за своим чопорным, благовоспитанным фасадом, который являете миру, но он часто соскальзывает.
– О чем это вы? Какой фасад?
Он отпарировал ее вопрос своим.
– Видите метку кузнеца прямо перед вами, вделанную в балконные перила?
– Что?
– Метку кузнеца. Видите?
Она, нахмурившись, пригляделась к затейливому инициалу, переплетенному с плющом. Метка со временем сгладилась, но все еще была различима.
– Имеете в виду это «Н»?
Он снова взмахнул бокалом, на этот раз в сторону панорамного вида другого берега.
– Как насчет памятника Освобождению вон на том холме?
– Доминик.
– Вы его видите?
Она устремила нетерпеливый взгляд на бронзовую статую женщины, высоко державшей пальмовую ветвь. Статуя возвышалась на холме и была видна с любой точки в городе.
– Вижу. – Вспыльчивость, о которой он говорил, снова взыграла. – Но я не настроена для игр или допросов, мистер великий герцог. Что вы знаете такого, чего не знаю я?
– Знаю, что в Нью-Йорке вы носили очки. Большие очки в квадратной оправе с толстыми линзами, которые вам не нужны ни вблизи, ни вдали. Вы зачесывали волосы назад, что крайне вам не идет, вместо того чтобы раскинуть их по плечам, как сейчас. Я знаю, что вы носили мешковатую одежду, пытаясь маскировать стройные бедра и, – его глаза оценивающе блеснули, – восхитительные груди.
Она медленно открыла рот при упоминании об очках. И открыла еще больше, когда он заговорил о волосах. И захлопнула, когда речь зашла о грудях. С трудом удержавшись, чтобы не скрестить руки на груди, попыталась разобраться в его речах.
Она ничего не могла возразить против одежды, сама удивляясь своему вкусу до того, как швырнуть костюм в мусорную корзинку этим утром. Но очки? Волосы?
