Солнце печет, жалит овод.
Что ты, лихой проводник,
Сверху кричишь мне: за мною!
Ты с малолетства привык
Рыскать с ружьем за спиною.
Я же так рано устал!
Скучны мне виды природы -
Остовы глинистых скал,
Рощей поникшие своды!
Глухо, безлюдно кругом…
Тяжко на эти вершины,
Вечным объятые сном,
Облокотились руины.
Спят!.. и едва ли от них
Странник дождется ответа!
Вряд ли порадует их
Голос родного привета!
Нет ли! — скажи, проводник, -
Нет ли преданья?! — Рукою
Шапку надвинул старик
И покачал головою.
Вижу — потоки бегут -
Книзу проносится пена,
Через потоки бредут
Кони, в воде по колена.
Рад бы и я утолить
Жажду — в тени приютиться.
Рад бы с коня соскочить -
Руки сложить и забыться.
Некуда спрыгнуть с седла!
Слева — отвесные стены,
Справа — деревья и мгла,
Шум и сверкание пены.
Рад бы помчаться стрелой!
Рад бы скакать! — невозможно!
Конь мой идет осторожно,
Пробует камни ногой.
И осторожность заслуга!
Конь мой собой дорожит
Вот поднимается с юга
Ветер, — пустыня шумит,
Мне же далекого друга
Голос как будто звучит.
"Друг мой! зачем ты желаешь
Лучших путей? путь один…"
Ну, конь! иди сам как знаешь -
Здесь я не твой господин!
1848
Всякий раз как под буркой, порою ночной,
Беспробудно я сплю до звезды заревой,
Три видения райских слетают ко мне -
Три красавицы чудных я вижу во сне".
Как у первой красавицы очи блестят,
Так и звезды во мраке ночном не горят;
У второй, как поднимет ресницы свои,
Очи зорко глядят, как глаза у змеи.
Никогда не была ночь в горах так темна,
Как у третьей темна черных глаз глубина,
И когда на заре улетает мой сон,
Не вставая, гляжу я в пустой небосклон -
Все гляжу да все думаю молча о том:
Кабы деньги да деньги, построил бы дом!
Окружил бы его я высокой стеной,
Заключил бы я в нем трех красавиц со мной -
От утра до утра им бы песни я пел!
От зари до зари им бы в очи глядел!
<1848>
Грузинская ночь — я твоим упиваюсь дыханьем!
Мне гак хорошо здесь под этим прохладным навесом,
Под этим навесом уютной нацваловой (1) сакли.
На мягком ковре я лежу под косматою буркой,
Не слышу ни лая собак, ни ослиного крику,
Ни дикого пенья под жалобный говор чингури (2).
Заснул мой хозяин — потухла светильня в железном
Висячем ковше… Вот луна! — и я рад, что сгорело
Кунжутное (3) масло в моей деревенской лампаде…
Иные лампады зажглись, я иную гармонию слышу.
О боже! какой резонанс! Чу! какая-то птица
Ночная, болотная птица поет в отдаленья…
И голос ее точно флейты отрывистый, чистый,
Рыдающий звук — вечно та же и та же
