Парадокс о европейце | страница 65



. Скажем, поразительную злобу у них вызывали богадельни и дома призрения. Чуть ли не большую, чем сами монастыри. Они ненавидели и нынче ненавидят любое сострадание и всяческую благотворительность. Но поскольку эта их чекистская черта – а чекисты и есть самые образцовые большевики, – которую невозможно скрыть, производит на нормальных людей отталкивающее впечатление, они маскируют ее бдительностью. Мол, еще неизвестно, какой коварный умысел стоит за этим желанием делать добро. В чем расчет и какова истинная цель. Возможно, сами не обладая даром бескорыстной щедрости, они простодушно верят в собственные фантазии – убийцам везде мерещатся призраки, – и в непременное коварство дающего. Эта параноидальная подозрительность толкает их на преступления – с обычной точки зрения подчас чудовищные. Так, они арестовали всех добровольцев, принимавших участие в распределении американской помощи среди голодающих Поволжья. И уничтожили их как якобы шпионов (14).

Ваш большевистский революционный поэт недаром срифмовал оробелым – парабеллум. Призывая бить в спины бегущих. Это мог написать только психопат. Впрочем, все они и были маньяками: Ленин – с пораженным мозгом сифилитик (15), Дзержинский тяжелый садист, Сталин коварный кровопийца. Не говоря уж о мелких бесах типа Блюмкина. Отсюда же и ненависть к христианству. Да что там, к любым упорядоченным конфессиям. Природа большевизма отчетливо языческая, о чем говорит совершенно египетская мумификация их вождя и возведение для него посмертного жилища пирамидальной формы. Но вот в чем они прямо не сознаются, так это в том, что верят, по-видимому, в загробную жизнь. А возможно, и в переселение душ…

– А вы не верите? – быстро вскинув глаза, спросил вдруг Праведников.

– Разумеется, нет.


Но едва Иозеф, решительно забраковав метемпсихоз и отказавшись от реинкарнации, остался в камере один, с ним стали происходить воистину мистические вещи. Скажем, в пролетарской морде следователя Праведникова, которую он безуспешно попытался воспроизвести по памяти, ему отчетливо увиделись обезьяньи черты Бабуния. Да-да, у этого maverick[6], как у всякого лицедея, была мерцающая внешность. То он походил на простодушного балканского крестьянина, то в нем проглядывало нечто определенно бандитское…


Видно, отвлеченные беседы утомили следователя. На третий день он спросил:

– Вот вы показали, что родились в Италии. Эх, нам бы повидать заграницу… – Это о себе он, кажется, заговорил во множественном числе. И глаза его вдруг наполнились настоящими слезами. Что ж,