…Два человека сидели за столом в малой столовой Ближней Дачи. Один из них был главой первого в мире социалистического государства, другой… Другой выглядел мальчишкой, разве что взгляд у него был не совсем детский. А вернее — совсем не детский…
— Чаю хочешь, товарищ Белов? — спросил Сталин, и не дожидаясь ответа приказал куда-то в пространство. — Чаю нам.
— Спасибо, — сказал Саша, принимая стакан, принесенный горничной. Отхлебнул. — Вкусно, спасибо.
Иосиф Виссарионович молчал, мешая чай ложечкой. Ситуация складывалась — глупее не придумаешь: Сталин не понимал о чём можно разговаривать с таким странным мальчишкой, который совсем не напоминал ребёнка, а Белов, который в жизни никогда не встречался с первыми лицами государства, не представлял о чём можно вести беседу с самим Сталиным.
— Ты кто? — внезапно спросил вождь, вперив в Белова тяжелый, давящий взгляд. — Говори. И правду говори: мне врать нельзя.
— Все равно не поверите, — ответил Саша и отвел глаза. — Я бы не поверил.
— Говори, я попробую поверить.
— Александр, только не Белов, а Ладыгин. Шестьдесят восемь лет, полковник в отставке, подразделение специального назначения внешней разведки. Погиб в две тысячи тридцать четвертом году. И вот… — Он развел руками и повторил. — Вот…
Сталин молчал. Очень долго молчал. Потом тряхнул головой:
— Значит, ты в шестьдесят шестом родился?
— Да.
Снова долгое молчание.
— Когда я умер?
На этот раз Белов не отвел взгляд:
— В тысяча девятьсот пятьдесят третьем.
Сталин покачал головой, затем принялся обстоятельно набивать трубку, ломая в нее папиросы. Взял со стола спички, закурил, выпустил клуб дыма, потом вдруг спохватился:
— Сам курить не хочешь?
Белов усмехнулся и покачал головой:
— Вообще-то, я — курящий… был. Но новый организм портить не хочу.
— Правильно…
Снова повисло долгое молчание. Белов не знал, что сказать Сталину, Сталин не знал, что спросить у Белова.
— Война будет?
— Да. С немцами, — предваряя очевидное продолжение, сказал Саша. — Начнется двадцать второго июня сорок первого года.
— А когда победим? — быстро спросил Сталин, и Александр восхитился его уверенностью.
— В сорок пятом. В мае. Восьмого числа они подпишут капитуляцию, через двадцать четыре часа мы ее признаем.
— Долго, — покачал головой Сталин.
— Еще бы. Потеряем Киев, Севастополь, Одессу, Минск, Смоленск, — Белов запнулся, пытаясь вспомнить основные города, которые потом освобождали с таким трудом. — Еще Харьков, Ростов, всю Прибалтику. В сорок первом немцев с большим трудом остановили у Москвы, а они в сорок втором снова как поперли! Под Сталинградом только остановили… Ленинград в блокаде с сорок первого, прорвут только в сорок третьем… Двадцать миллионов человек…
