Но как же непохожа была вспыхнувшая в сердце Питера мрачная страсть на обычно светлое и чистое чувство юношеской влюблённости! Ведь та нотка ненависти, которую он изначально испытывал к Фатиме, продолжала властно звучать в нём. Да к тому же он чувствовал, что становится предателем своей покойной матери и тяжело искалеченного отца: ведь его влекло не к кому-нибудь, а к отцовской жене! Всё это не могло не отравлять, не уродовать того, что он испытывал.
Нельзя сказать, чтобы Питер не пытался бороться с самим собой, сопротивляться той злой и бездушной силе, которая всё больше овладевала им. Пытался. Но безуспешно.
А что же Фатима? Самое интересное заключалось в том, что сперва она даже не заметила, что стала объектом пристального, жадного внимания своего пасынка, причём было это внимание окрашено во вполне определённые тона. Слишком другими вещами были в то время заняты мысли молодой женщины: маленьким сынишкой, тяжелобольным мужем, печалью о том, как нескладно сложилась её судьба, обещавшая поначалу столько радости и счастья. Вскоре, однако, не замечать стало невозможно.
Некоторое время Питер ограничивался тем, что бросал на леди Стэнфорд жадные взгляды, старался больше бывать в её обществе, слышать голос Фатимы, словно бы ненароком прикоснуться к её руке. Но надолго такой скромности Питеру не хватило. Как и отец, он был человеком резким, порывистым, не привыкшим сдерживать себя. Да и кто мастер сдерживать себя в семнадцать лет? Единицы, к которым Питер не относился. И однажды, поздним ноябрьским вечером – ноябрь был каким-то проклятым месяцем для Стэнфордов! – он дал себе волю.
Произошла безобразная сцена.
Нет, Питер не специально поджидал её в полутёмном коридоре второго этажа, случайно получилось так, что они шли навстречу друг другу. У него, как и всегда, перехватило дыхание, когда он увидел широко распахнутые глаза Фатимы, её высокий лоб, нитку кроваво-красных кораллов на точёной шее. Лёгкий ветерок от проходящей мимо женщины донёс до его ноздрей тонкий запах жасмина – любимых духов леди Стэнфорд.
Она была уже шагах в пяти за спиной Питера, когда он, не в силах сдержать безотчётный порыв, оглянулся ей вслед.
Великие Небеса! До чего же изящной была её удаляющаяся фигура, словно подчёркнутая светло-зелёным домашним платьем! Как призывно, как маняще сверкнула в тускловатом свете настенных ламп корона её чёрных волос над белоснежным столбиком шеи! И этот сводящий с ума аромат жасмина, который так и держится в воздухе…
