Лицо магистра сценического искусства озаряется немым восхищением. Он делает движенье встать с кресла, но почему-то еще глубже погружается в него.
— О, Дядя ты мой! Что же Ты с нами делаешь! — горестно восклицает Виктор Вильямович, схватившись за голову. — Единственный достойный се-человек во всем этом свинарнике, и тот хочет покинуть нас! Покинуть, оставив детей Твоих с разбитыми сердцами и пустыми душами… Доколе, — он гневно устремляет свой взор на темные подпарусные прорехи, — доколе Ты будешь испытывать чашу нашего терпения и веру в Тебя! Доколе будешь не слышать и игнорировать вопли и стоны лучших дщерей и сыновей Твоих, — взмахом ладони Молекула останавливает намеренья динамика и свинки утешить его, — пытающихся разорвать цепи социально-общественного неравенства и путы морально-нравственной неудовлетворенности своего гнилого человеческого бытия! Скажи нам, если Ты есть! Ну!! Скажи же?!
Как бы к чему-то прислушиваясь, Молекула прикладывает ладонь к уху, хмурится, мелкодрожно потрясывая головой, и, так и не получив свыше ответа, разводит в разочарованности руками:
— Не слышит нас с тобой Дядя, Авангардий. Не слышит. А по идеи — должен бы… Как ты думаешь, в чем там все-таки дело? Что с Ним?… — с тревогой вопрошает он бесстрастнобородого капитана. — Спит? Читает газету? К бабе пошел? А может?..
На миг Виктор Вильямович прикипает к поручням ракушки-кресла, хватается ртом о кулак и в беспомощном нокдауне взирает на Авангардия.
— Нет, — чуть усмехнувшись, отвечает ему капитан трущобников. — Не может. Некому.
— Чего нет? Как некому? Что вы хотите сказать? — вращая загнанными в биллиардную лузу шарами глаз, по-цыплячьи вытягивает шею Молекула. — Нет… Дяди?..
Авангардий не отвечает. Вынув из нагрудного кармана своей куртки-спецовки замшелометаллические навигаторные часы-компас с вытертым до блеска ремешком, он пальцами прочищает стекло циферблата, наблюдая за колебаниями его больших белофосфорных стрелок.
Словно отпущенная жевательная резинка, шея Виктора Вилья-мовича с удовлетворенным чмоканьем возвращается на свое место. По лицу его змеится тонкая улыбка.
— Ну, а как же нам прикажите тогда понимать, уважаемый капитаний, ваше чудесное утверждение о том, что Его нет, когда мы прямо сейчас именно к Нему и обращались в порыве наших душевных помыслов и побуждений? Так где ж тогда здесь логика? Где мысль? Неувязочка, мой друг, получается… А, ну да… — усмехается он, постукивая гвоздикой по поверхности глобуса, — совсем позабыл, — у вас ведь иной путь, иная плоскость. Нет?..
