В шесть утра мы уже задумчиво глазели из-за поручней на дворец Диоклетиана в Сплите. День обещал быть жарким. Нас, естественно, мучил вопрос, где бы раздобыть еды. Тут мы заметили, что за нами с любопытством наблюдают два человека, очевидно англичане. Они только что взошли на борт и, как и мы, путешествовали третьим классом. Лицо одного из них показалось мне знакомым, и спустя минуту я узнал его. Это был Морис Боура[13]>3, уже довольно заметная фигура в Оксфорде. Несколькими месяцами ранее он был у меня и группы других студентов одним из проверяющих экзаменаторов. Мы, естественно, разговорились, а вскоре Боура и его компаньон, Адриан Бишоп, угостили нас самыми вкусными омлетами, которые мне когда-либо приходилось отведать. Остаток путешествия прошел очень интересно. Здесь, вне службы, Боура проявил себя в совершенно новом свете: не как мастер блестящей и злой эпиграммы, а как расслабленный отдыхом знакомый, в компании которого нам всем было хорошо. Все происходящее было веселым, или его можно было сделать таковым: мир внезапно сделался намного интереснее. У Боуры выдалась весьма примечательная юность: еще мальчиком он трижды перед Великой войной ездил в Китай по Транссибирской железной дороге. По прибытии в Дубровник он и Бишоп, который в силу ряда причин жил в Метковиче, небольшом малярийном городке, расположенном между Сплитом и Дубровником, оставили свою каюту третьего класса и поселились в довольно приличной гостинице, в то время как мы занялись поисками дешевого, но сносного жилья, и вскоре такое нашли — с двумя смежными туалетами. В течение последующих двух дней мы еще несколько раз виделись с Боурой и Бишопом, а потом они уехали на какие-то греческие острова. В общем, получилась довольно цивилизованная интерлюдия.
Из Дубровника мы на небольшом судне отправились на юг, к Котору, расположенному во главе превосходного фьорда, а потом совершили утомительный переход к Цетинье, столице бывшего королевства Черногория. В подготовительной школе Ким учился вместе с сыновьями черногорской королевской семьи, и мы посетили так называемый дворец, уже приходящий в упадок. Часть его местные называли Biljarda, потому что когда-то раньше там стояли бильярдные столы. Три или четыре дня мы провели в пеших прогулках по Черногории, потом наконец наняли какой-то древний автобус, идущий в Бар, небольшой порт неподалеку от албанской границы.
На следующее утро в шесть часов наше судно должно было отправиться в албанский Даррес. На сей раз, чтобы не проспать, мы бодрствовали по очереди. Я свои дежурные часы провел в попытках постичь хоть какие-нибудь фразы из албанского языка, листая под тусклой свечой роскошный том Арчибальда Лайелла «Двадцать пять европейских языков». Лайелл, очевидно, был юмористом. В дополнение к словарю из восьмисот слов прилагалось около трех десятков разговорных предложений — и так для каждого из этих двадцати пяти языков. Сюда входили такие фразы: «Где туалет? На четвертом этаже».
