Сара медленно повернулась к человеку в дверях. Судя по холодному взгляду серых глаз – её отвращение взаимно.
– Невероятно, – пробормотал Петтигрю, развернулся и пошёл прочь.
– Что случилось? – спросила Элли, появляясь из кухни с полным подносом.
– Полагаю, Цербер не любит читать, – ответила Сара, глядя вслед новейшему и противнейшему представителю семейства Петтигрю.
В затхлом воздухе пустой комнаты почти физически ощущалась атмосфера заброшенности. Такер дёрнул цепочку, и потолочный вентилятор начал лениво крутить лопасти, распространяя запах чистящего средства. Может, адвокат попался и паршивый, зато нанятые уборщики хлеб ели не зря. Дом нуждался в ремонте, но хотя бы был чистым.
Половицы под ногами заскрипели. Увидев на полу тёмные пятна от воды, Такер вздохнул. Похоже, у него ещё и крыша протекает.
Расположенная на самом верху, эта комната напрямую соединялась с главной спальней через боковую дверь. И вкупе с небольшим размером это наводило на мысль, что её, скорее всего, использовали в качестве детской. Над поцарапанными панелями виднелись обрывки обоев. Пожарные машины и далматинцы.
Засыпал ли сам Такер под сенью этих милых щенков? Наклеил ли их его отец или это прихоть кого-то из жильцов?
Такер смутно помнил синее одеяло с атласной отделкой. Вышитые инициалы в уголке – их инициалы. Потёртое, ручной вязки, оно было своего рода реликвией и передавалось от отца к сыну больше из сентиментальности, чем для прямого использования. Такер протаскал его с собой весь первый год жизни в Нью-Йорке.
Задумавшись, что же стало с тем одеяльцем – и маленьким мальчиком, верившим в талисманы, – он замер, почти ожидая появления призрака прошлого.
Но комната так и осталась просто комнатой. А дом – просто домом. Честно говоря, Такер и сам не знал, рад он или разочарован.
Он посмотрел в высокое окно на закат, окрасивший небо в мягкие розовые тона. Тусклые лучи просачивались сквозь корявый поросший лишайником дуб, который отбрасывал тени на чёрную почву. Такер шагнул вперёд и открыл окно. В здешнем воздухе чувствовалась какая-то законченность, распад и свежесть зарождающейся жизни одновременно. Острая нотка болотной соли, или, может, речной, сливалась с душистым ароматом цветущих деревьев. Такер глубоко вдохнул, пытаясь воскресить ещё какие-нибудь воспоминания, но добился лишь смутной головной боли.
Где-то вдали тихо по-старчески заворчал гром. Если не считать его и жужжания каких-то насекомых, вечер был неестественно спокоен.
