Вот оно что! Сейчас мне стало ясно – почему уехала Катерина, скорее всего на неё и на Ивана надавили дружки из «хунты», опасаясь скандала.
Ох, Катя, Катя!
– Вот что друг! – сказал я – пиши мне расписку!
– К-какую расписку? – испугался Иван.
– Пиши, я диктовать буду!
Почувствовав мою решительность, да и, сдаётся мне, поняв ещё на входе – с каким грозным орудием я явился, Иван взял ручку и листок.
– Я, такой-то,… капитан службы внутренней охраны, признаю,… что из низменных побуждений совратил такую то…, а потом, ведя вместе с дружками разгульный образ жизни, заразил её венерической болезнью, – диктовал я.
Ваня содрогался, но писал.
– Обязуюсь впредь не совращать замужних женщин,… а если такое случится,… то готов понести любое наказание.
– Пиши, пиши! – помогала мне его жена.
– На черта мне эта глупая расписка? – между тем, думал я.
Понимая умом, что Катерину не вернуть, я всё равно цеплялся за какой-то призрачный шанс.
Я, молча, забрал расписку и ушёл. Проходя по двору, выхватил из кармана топорик и со злостью вонзил его в брус ограждения бельевой площадки. Немного остыв, я вынул топорик из бруса и забросил куда подальше.
На другой день случилось ко мне явление двух господ офицеров – Ваниных друзей. Один – старший лейтенант, высокий усатый гренадёр, типичный представитель женского совратителя, назвался Олегом. Не смотря на то, что он был моложе и Ивана, и своего спутника, и ниже их по чину, я сразу понял, что в «хунте» он главный закопёрщик разврата и приманка для женщин. Спутник его – Владимир, в чине капитана, оказался как раз тем самым войсковым фельдшером. Друзья тут же разлили принесённую бутылку коньяку и заговорили «за жизнь» наводящими нейтральными вопросами.
– Что, Ваньку пришли спасать? – оборвал я их дипломатию.
– Не Ваньку, а себя, – грустно сказал фельдшер.
– Слушай, – на хрена тебе эта расписка? Отдай нам! – сказал Олег.
– Не у вас взял! – отвечал я.
– Иван – он и есть Иван – дурак, другого Катерине надо было.
– Ну, уж, конечно, такого красавца, как ты!
– Да Катька баба ничего, – как-то грустновато заметил фельдшер.
Я подумал, что Катерина была для фельдшера предметом, отнюдь, не абстрактного вожделения, её прелести он изучил, когда пришлось лечить.
– Вот что, ребята, расписку не отдам. За себя не бойтесь – командиру не предъявлю.
«Ребята» немного замялись, похоже, что у них зачесались кулаки, но, сообразив, что это приведёт только к лишним неприятностям, удалились.
Прошло много лет. Два года после отъезда Катерины гулял я по чёрному в «междужёнье», но не мог забыть свою мадонну Литта.
