Теперь на ней не было штанов и рубахи. Босая, завернувшаяся в какое-то покрывало, она походила на женщину моей эпохи, вышедшую из ванной. Однако грязные засаленные волосы — а когда она подошла ближе, то и запах пота — развеивали эту иллюзию.
— Ну, ты все еще сердишься? — спросила она отвратительно кокетливым тоном.
— Сержусь, — пробурчал я.
— Напрасно. Настало время помириться, — с этими словами она скинула покрывало и осталась совершенно голой. Ее грудь была слишком плоской, а тело — слишком мускулистым для женщины; но единственным по-настоящему крупным изъяном была левая рука. Именно эту уродливую клешню я и рассматривал. Проследив направление моего взгляда, Эрмара покраснела и спрятала руку за спину.
Она не имела ни малейшего понятия о технике обольщения и, должно быть, полагала, что достаточно просто стоять вот так, чтобы любой мужчина на нее набросился. Возможно, с ее прежними любовниками-мутантами так оно и было; в отличие от пресыщенных и развращенных аристократов северных королевств или людей моего времени, мутанты, по-видимому, не нуждаются в сексуальной изощренности.
— Ну же! — сказала она, теряя терпение.
Я смотрел на нее без всякого интереса или неприязни, со скучающим равнодушием.
— Я же говорил — ничего у тебя не выйдет.
— Но ты же можешь! — воскликнула она.
— Но не хочу, — спокойно ответил я.
Прежде мне приходилось читать, что женщина, чьи сексуальные домогательства отвергнуты, приходит в куда большую ярость, чем мужчина в аналогичной ситуации. Теперь я мог наглядно в этом убедиться. Казалось, Эрмара вот-вот набросится на меня с кулаками. Но вместо этого она подобрала с пола свое покрывало и порывистым движением завернулась в него.
— Пока не передумаешь, еды больше не получишь, — заявила она, уходя.
Когда она удалилась, я выждал из осторожности некоторое время, а затем снова принялся за работу. Я понял слова Эрмары буквально и поначалу решил, что мне придется только поголодать, что было неприятно, но не слишком меня беспокоило; однако через несколько часов я убедился, что остался также и без воды. Это заставило меня удвоить усилия. К ночи мне удалось довольно заметно раскрошить цемент; прут уже ощутимо шатался. Отчаянно мечтая о кружке воды, я улегся спать.
Проснулся я рано, почти на рассвете (что вообще-то для меня нехарактерно), с ощущением жуткой сухости во рту. Прежде мне никогда не приходилось подолгу переносить жажду, и я понял, что времени у меня не много. Если я не справлюсь с решеткой в ближайшее же время, то за глоток воды буду готов на все.
