Я знала Юхана Вийдинга с двенадцати лет. Мы переехали тогда из барачного дома в дом Союза писателей и получили в нем четырехкомнатную квартиру. Там была настоящая ванная. Я до этого мылась в бане. Однажды мама привела меня в гости к профессору Мастбауму, все в семье были известными врачами; у них прямо в квартире была ванная; мне предложили в ней помыться. Мне всё было странно и страшно в этой кафельной комнатке.
– А если вода попадет на стены или на пол?
– Так здесь специально везде положен кафель, чтобы можно было лить воду куда угодно. Спокойно наполняй ванну и мойся.
Я поняла так, что наполнять ванну – лить воду на пол и плавать потом в этой комнатке.
И только когда вода погубила старинный дубовый паркет, стало ясно, что я не совсем точно поняла хозяйку.
Теперь у нас тоже была своя ванная, и у мамы вскоре стала слезать от страстного мытья кожа: теперь не раз в неделю, а каждый день она терла себя щетками, мылилась по три раза…
С тех пор у меня сохранился дневничок.
1.08.1962
Через неделю мне исполняется двенадцать лет. Я уже решила, покажу отцу свои стихи. Ему можно, он не станет смеяться. А в крайнем случае можно сказать, что это не мои, а, например, Есенина. Нашли, например, потом, после смерти.
Умирать просто: будто забыла надеть варежки, а холодно, вот и вернулась с четверть дороги.
Если не подарят те черные лакированные туфельки или хотя бы те сиреневые, то и не нужен мне их день рождения. А то идиотское платье с галстуком, на котором остались мамины вытачки, а если их нельзя было убрать, то и перешивать было незачем, я все равно не надену. И вроде того говорят, что дома положено принимать гостей в тапочках.
Вчера они пошли в гости, я шла следом и просила, умоляла не уходить. Умоляла и плакала так сильно, что я бы осталась. И живот не болел, и температуры не было, а мне хотелось, чтобы остались просто так, ради меня. Если бы температура или живот, то остались бы. А ради меня – нет.
В новом дворе я никогда не найду друзей. Зачем мы только переехали? Из-за того, что здесь есть горячая вода и своя ванная? Глупо! Сидела на тротуаре, обхватив колени руками, на правом колене остался розовый след от корочки, которую я сковырнула. Сковыривать нужно только тогда, когда ранка засохнет как следует, а то опять потечет кровь и надо залеплять кусочком газеты. Это я сидела, потому что прощалась со старым двором и хотела все запомнить. У меня был вид глубокой задумчивости, так казалось со стороны. Если бы меня окликнули, я бы не услышала, а потом вздрогнула бы, будто меня разбудили, и все бы меня уважали.
