— Будет вам, телки! Разыгрались… Неси рассаду!
Девки несли зеленую рассаду, высаживали ее в гряды, точно готовили свадебный стол, и пели. Все это напоминало Пашке сенокос, радостную общую работу, те дни, когда и она была вместе с девчатами.
И еще одно удивляло Пашку: откуда у сестры такая сила и власть? почему лучшие девки, лучшие работницы встали под команду Дуньки и слушаются ее?
В перерыв бригада вваливалась к Пашке в огород.
— Здравствуй, молодуха!
— Богатеешь?
— Когда же мы на твоей свадьбе погуляем?
Пашка стояла растерянная, не понимая, смеются над ней подруги или жалеют ее… Девки дурачились, таскали на руках Ромку, тормошили Пашку.
— В круг, девоньки, в круг! — кричала Таня Полякова. — Повеличаем Пашку…
— Не надо, девки… перестаньте! — отбивалась Пашка.
Только Дунька не «величала» сестру. Она сидела на ведре, спиной к огороду, и жевала кусок хлеба.
Вечером она пришла к Пашке в дом и взяла Анисью за руку:
— Пойдем ко мне. Нечего тебе квасы водить с Крякуновыми.
— Погоди, Дунька! — остановила ее сестра. — Пусть мама сама скажет, у кого ей жить лучше.
— Умирать, говорят, везде одинаково, — сказала Анисья. — А только раз жизнь прожила — не разбогатела, так зачем мне кулацкая перина перед смертью.
Все же Пашка упросила мать остаться, чтобы хоть немного присмотреть за Ромкой. Хозяйство все сильнее давило на молодую женщину.
Как-то раз Пашка заметила в колхозном огороде Василису. Как всегда, она была в валенках, закутана в шаль и, ползая между грядок, что-то высаживала.
Пашка удивилась. Она понимала: колхоз нужен таким, как Дунька, нищим и беспокойным. Но зачем колхоз жене Никодима Крякунова? У нее сад, корова, дом на замках, покой, дочери-работницы, амбары с хлебом.
Василиса подошла к изгороди и, воровато оглянувшись, просунула к Пашке в огород ящик с капустной рассадой:
— Возьми, жалостливая моя. Попользуйся, у нас не убудет.
Пашка от неожиданности опешила и хрипло крикнула вслед Василисе:
— Забери обратно!.. Слышишь!.. Кому говорю?..
Но Василиса, не оглядываясь, уходила все дальше от изгороди.
Вспыхнув, Пашка схватила ящик с рассадой, перебросила его на колхозный огород и быстро пошла к дому.
В этот же день к Пашкиному огороду подошел Григорий. Раздвинув тычинник, он просунул в огород голову и долго рассматривал гряды, дом, новенькие пристройки.
— По-своему живете, Прасковья Петровна, по-вольному, — сказал он, чуть усмехаясь. — Вижу, вижу. Огородик-то у вас ничего, масштабистый, и коровка, слышь, есть, и лошадью разжились! Как же насчет колхоза? Из вашего конца вы последняя единоличница остались.
