Фаззи же начал по новой. А я продолжила перевод.
— Дядя отвел меня в школу. Я там учился. Но в школе было плохо. Меня били. Я учился читать Коран. Дядя приходил ко мне иногда. Когда он узнал, что меня бьют, он сильно рассердился. Он отдал меня в другую школу. Он говорил, что на самом деле он мне не настоящий дядя. Он платил за мою учебу. Покупал мне одежду и книжки. Дядя был очень добрый. Дядя Шариф Мухаммад.
Я невольно запнулась. Я… я вспомнила имя.
— Что он сказал? — заволновался следователь. — Он назвал имя?
— Да, — нехотя выдавила я.
— Шариф Мухаммад?
— Да.
— Спросите, кто это такой, как они связаны.
— Он говорит, это его дядя, который заботился о нем после смерти матери.
Следователю немалых усилий стоило сдержать новый взрыв эмоций. Злобно выдохнув, он позволил Фаззи продолжить.
— Пойдите спросите его, — говорил Фаззи. — Найдите его. Шариф Мухаммад Чача мне поможет. Он всегда мне помогает, когда люди со мной плохо обходятся. Я знаю, он придет и спасет меня.
Наконец Фаззи добрался до той части своей биографии, которая нас интересовала. Он рассказал, что по окончании школы начал работать. Сменил несколько мест, а потом кто-то устроил его привратником в тот самый дом, что мы захватили.
— Я открывал ворота, когда приезжали люди. И закрывал ворота, когда люди уезжали.
— Какие люди?
— Не знаю.
Это было пределом мыслительных способностей Фаззи. С этого места он мог только вернуться к исходному пункту.
— Когда я был маленький, моя мать умерла…
Когда Фаззи во второй раз дошел до настоящего момента, следователь задал еще несколько вопросов, гораздо более мягким тоном, чем прежде. Прежде всего о заинтересовавшем их имени. Шариф Мухаммад.
Но Фаззи повторял, что это его дядя. Не настоящий дядя. Дядя, который о нем заботился.
Я нарушила правила еще раз, задав вопрос, не исходивший от следователя.
Тот злобно рявкнул:
— О чем это вы его спрашиваете?
— Я спросила, как умерла его мать.
— Только не провоцируйте опять этот бред! Кому какое дело до его проклятой матери? — Но тут же уточнил: — Ну и что он говорит?
Еще тише, чем Фаззи, я прошептала:
— Он сказал, что ее сбила машина.
Я продолжала работать, но мыслями уже была далеко. «Этого не может быть», — твердила я себе. Говорят, мир тесен. Но в Карачи четырнадцать миллионов жителей.
Это не может иметь отношения к Садигу. К моим карим глазам и истории, что кроется за этим.
От Фаззи все-таки отстали, но на свободу его не выпустили. Отправили в Гуантанамо-Бэй. А я осталась по уши в этом дерьме, размышляя о совпадениях, которые в моей системе ценностей называли словом Провидение, — Божественный план устройства Вселенной.
