Затянувшись, я спросила:
— Твоя мама знает, что ты куришь?
— Знает.
— И не возражает?
Пожатие плечами в ответ.
Я разглядывала его сквозь облачка дыма, струившегося от наших сигарет. В жизни не видела таких длиннющих и густых ресниц. На подбородке пробивалась щетина, отчего парень казался старше своих пятнадцати. Похоже, я не слишком удачно начала разговор, и решила зайти с другой стороны. Протянула руку и вполне официально представилась:
— Меня зовут Анжела Роджерс.
Он непонимающе уставился на мою ладонь, но потом все же пожал.
— Я Садиг. Садиг Али Мубарак.
— Садик? А-а. — Это объясняло происхождение «задика». — Кажется, тебе достается от других мальчишек.
Он нахмурился, с силой затянулся.
— Они просто ублюдки.
Акцент у него был сильнее, чем у Дины.
— А отец, он тоже не запрещает тебе курить?
— Мой отец умер.
— О, значит, муж Дины — твой отчим?
Теперь он окончательно помрачнел. И я его понимала. Вплоть до настоящей минуты я не думала о Конни в подобных определениях. Но получается, она моя мачеха. Такие слова всегда хочется произнести в сочетании с прилагательным «злая». Наверняка сын Дины испытывал нечто подобное по отношению к ее мужу.
Мы курили вместе еще несколько раз. Я — в основном из-за возможности поговорить ни о чем. Он слушал и кивал. Я, конечно, испытывала определенное чувство вины за курение в обществе подростка. Он все же гораздо младше меня, да и Дина так хорошо ко мне относится. Мне следовало бы оказывать положительное влияние на ее сына, стать ему другом. Думаю, друзей у него вообще нет, но не похоже, чтобы это его беспокоило.
Помню, мы заговорили о религии. Я завалила его вопросами.
— Вы верите в Иисуса?
— Да, но не так, как вы, христиане.
— В каком смысле?
— Мы считаем его пророком, а не сыном Бога.
— Пророком?
— Ну да, как те, что были прежде него, — Моисей, Авраам, Ной.
— И вы не считаете его Мессией?
— Мессией считаем.
— Как своего Господа и Спасителя?
— Не понимаю, о чем ты.
— Он умер на кресте за наши грехи, ради нашего спасения.
Он смотрел на меня, явно не понимая, о чем я толкую. Потом проговорил:
— А почему вы едите Его плоть и пьете Его кровь?
— Чего?
— Хлеб и вино. Священники говорят, что это Его плоть и кровь.
— А, это католики. И, кажется, некоторые другие деноминации. Но не вообще все христиане.
Я поспешила сменить тему, в которой и сама чувствовала себя не слишком уверенно, последние несколько лет испытывая больше сомнений, чем веры. Я полагала, что дважды пережила второе рождение — в шесть лет и в десять. Но всякий раз, что бы ни заставило меня встать перед алтарем и произнести слова Молитвы грешника вместе с остальными, кто последовал призыву Дедушки Пелтона, это чувство быстро улетучивалось. Я начала подозревать, что опыт других людей, их ощущения — смирение, свет, радость — в корне отличаются от моих. Судя по их рассказам, они испытывали такой же душевный подъем, что и я, но в отличие от меня сохраняли его надолго.
