никто остановить не мог. На всех вечеринках я был самым молодым и постоянно самоутверждался. Достаточно было самого незначительного намека, как я бросался в драку. Я по праву заслужил репутацию — среди таких же распутников, как и я, — безрассудного психа.
И вот однажды я возвращался на рассвете домой, пьяный в стельку. То и дело сбивался с пути, пропускал нужные повороты, проезжал на красный свет на перекрестках. На одну из улочек я вывернул, не сбрасывая скорости, — слишком быстро, чтобы вовремя затормозить, даже когда заметил их. Женщину с маленьким ребенком.
Помню визг тормозов. Помню ее лицо, выхваченное из тьмы светом фар, ее крик, тошнотворный звук удара стали о живую плоть, помню, как ее тело взмыло вверх и исчезло где-то в стороне. Автомобиль замер. Я открыл дверь и вышел посмотреть, на что — на кого — я налетел. Тело женщины на земле. Малыш, опустившись рядом на колени, ревел во весь голос. Из мечети, где только что закончилась утренняя молитва, начали выходить мужчины. Раздался чей-то крик. Кто-то подбежал к моей жертве. Прочие мужчины грозно двинулись в мою сторону. Не раздумывая, я прыгнул в машину, завел двигатель и умчался. Как добрался до дома, не помню.
У ворот я просигналил, вызывая чокидара[55] — привратника, — чтоб впустил меня.
Безропотный и подслеповатый — мои поздние возвращения, которые он скрывал от деда, обеспечивали ему неплохую прибавку к жалованью — слуга распахнул ворота. Я остановил машину на дорожке, заметив наконец, как бешено колотится сердце в груди. Шариф Мухаммад вернулся с утренней молитвы почти одновременно со мной, он вошел через маленькую калитку. Увидел, как я сижу в машине, опустив голову на руль.
— Садиг Баба, с тобой все в порядке? — постучал он в стекло.
Я молча поднял голову. Глаза у меня, наверное, были совсем безумными. Он открыл дверь, которая, оказывается, даже толком не была заперта.
— Что случилось, Садиг Баба? Ты как будто привидение увидел.
Я сидел неподвижно, не в состоянии пошевелиться.
Шариф Мухаммад печально вздохнул. От него-то чокидар не обязан был скрывать мои похождения, и Шариф Мухаммад регулярно выговаривал мне за пьянки, а я регулярно смеялся ему в лицо. Он помог мне выбраться из машины, не подозревая истинной причины моего шокового состояния — запах, от меня исходивший, казался, должно быть, достаточно ясным объяснением. Он повел меня к дому, увещевая и вычитывая, но вдруг замер, увидев капот автомобиля.
