Кто-то положил передо мной раскрытый Коран, велев не сводить глаз с нужной страницы. На запястье мама повязала мне четки, тасбих[114], цвета сухой почвы, вылепленные из глины Кербелы, где пролилась кровь Хусейна и его семьи, — мрачный контраст блестящим золотым браслетам, позвякивавшим в такт движениям моей руки. Все затихли, как только мой мулла и мулла Акрама начали диалог — по-арабски, а значит, непонятно мне, жениху и большинству гостей. Торжественное вступление окончилось, все женщины ринулись с поздравлениями и объятиями ко мне, маме и матери Акрама, восклицая мубарак[115]. Поздно было пугаться — я стала женой. В горе и в радости, как говорят в американских фильмах.
Ликующая родня проводила нас к уже знакомому американскому автомобилю, украшенному, как и я, цветами и всякой блестящей мишурой, за рулем сидел Шариф Мухаммад Чача; дальний родственник, игравший роль брата, которого у меня не было, держал над моей головой Коран в бархатном переплете. В сопровождении подружки невесты, еще одной родственницы, недавно вышедшей замуж, и друга Акрама, его двоюродного брата, нас отвезли в отель «Лакшери Бич», где гости уже собрались на праздничный обед. Здесь, на сцене, мать Акрама повязала мне на руку имам замин[116] — вышитую шелковую повязку с монетками внутри, которые позже следует раздать как милостыню. Вторую ленту повязала моя мама Акраму. Мы обменялись кольцами. Гости поднимались на сцену поздравить, пожелать счастья и сфотографироваться с нами.
— Та-ак, улы-ыбочку, — выпевал фотограф, щелкая камерой. Огромная старомодная вспышка ослепила меня сотни раз за этот вечер.
Ближе к концу приема мать Акрама пригласила мою маму присутствовать на церемонии ввода меня в новый дом, но мама отказалась, с трудом сдерживая слезы. Я готова была расплакаться вслед за ней, но подружка невесты вовремя подскочила с платочком. Мама отправилась домой в окружении внезапно образовавшейся толпы любящих родственников, возникших из небытия, едва новость о моей помолвке с сыном Аббаса Али Мубарака разнеслась по городу, — тех самых родственников, которые столь же внезапно исчезли со смертью отца, когда нам так нужна была их помощь.
В саду перед домом Дяди Аббаса была привязана белая козочка, которую Тетушка Саида — отныне я должна была называть ее Мама — велела нам с Акрамом потрогать. Потом козу принесут в жертву, а ее мясо раздадут беднякам; прикосновение к ней избавляло от сглаза. Я почти вступила на порог дома, когда вдруг почувствовала, что взлетаю вверх, на руках мужа.
