Решительность покинула меня на втором этаже, вернее, еще на лестнице, которая вела на второй этаж. Я шел к Вадиму Павловичу. Сказать или нет?
Если скажу, будет шуму на всю больницу. Чьи больные убежали? Гринина! Чьи больные играли в карты и пили водку? Больные Гринина! Пожалуй, лучше помолчать. Лучше будет для них и для меня. А их я возьму измором… Не дойдя до ординаторской, где читал роман Вадим Павлович, я вернулся вниз.
Больные сидели на своих койках. Я вошел в палату. Они настороженно смотрели на меня. Я стоял и молчал, стараясь сделать взгляд пронизывающим. Читайте, голубчики, свою судьбу. И вдруг произошло нечто несообразное. Редькин захохотал.
— Не выдал! — крикнул он, как бы отхаркивая хриплый смех. — Ей-богу, не выдал! Юрий Семенович, друг любезный, спасибо. Ну, мы, конечно, ошибку сделали, каемся. Мы…
Я выскочил из палаты, хлопнув дверью.
Пьяный наглец! Так разговаривать с врачом! Но как он догадался? У Золотова он бы не догадался, Золотов бы одним взглядом превратил его в порошок. А я… боже мой! Когда же я-то научусь превращать их в порошок?
Минут десять я просидел в коридоре за столом, подперев ладонями отяжелевшую голову. Думать об унижении, которое испытал, не мог. И не думать не мог. Вадим Павлович вывел меня из оцепенения.
— Работенка, работенка будет! Через пять минут… Что вы смотрите на меня, как на марсианина? За Борисом Наумовичем послал! Ясно?
— Будет операция? — с надеждой спросил я. Во мне вдруг вспыхнуло предчувствие успеха.
— Больной в приемном покое. Хорошо, что вы оказались под рукой. А то я хотел уже посылать за вами…
— А за практикантами послали? — спросил я, надеясь, что он забыл сделать это. Может быть, мне удастся работать с Золотовым один на один.
— Няня найдет! Няни приказы Чуднова выполняют точно.
Пусть приходят. Что-то во мне зажглось, и горечь неудачи перестала жечь грудь.
— Пойдемте, Юрий! — сказал Вадим Павлович. — Не хочу называть вас по шаблону. Не обижаетесь?
— Что вы!
— Люди ближе друг другу, когда отбрасывают всякие отчества. Зовите меня просто Вадимом. Ничего не значит, что на какие-нибудь три пары лет я старше вас. Все это… как посмотришь с холодным вниманьем вокруг, такая пустота и глупая шутка.
Вадим Павлович махнул рукой, я посмеялся про себя: Лермонтов в масштабе районного морга. Забавных людей выкраивает жизнь.
В приемном покое на кушетке лежал парень лет двадцати трех. Лицо загорелое, глаза злые, черные, аккуратная челочка.
