, – представления о человеке застревают здесь в логически-родовом и никак не дотягиваются до индивидуального. Медицина лечит всё ещё общее в больных, и делает это не без успеха ровно в той мере, в какой общее (животное, растительное, минеральное) наличествует в больных. Частное и индивидуальное в целом не выходит за рамки анекдота, рассказанного в одной из ранних книг А. Ф. Лосева.
[87] Врач посещает больного портного, страдающего горячкой. Больной просит ветчины, которую ему
«нельзя». Врач советует родным больного дать ему её, потому что всё равно ничего уже не поможет. Больной ест ветчину и чувствует себя лучше. Об этом сообщают врачу, который тут же отменяет все лекарства и прописывает только ветчину. Больной выздоравливает, а врач записывает у себя, что ветчина – успешное средство от горячки. Спустя некоторое время врача зовут к другому больному, сапожнику, страдающему горячкой. Недолго думая, он прописывает ему ветчину, после чего больной немедленно умирает, а врач записывает у себя, что ветчина – средство, полезное для портных, но не для сапожников. Не лучше обстоит дело и в других науках, скажем, в социологии с её рейтингами, маркетингами, брендами, трендами, стендами, а главное, демократическими выборами, где решает просто сосчитанное большинство голосов, без малейшего учёта
качества голосующих, когда, скажем, в одном бюллетене проставлено имя Балды, а в другом Александра Сергеевича Пушкина. (Даже если невозможно представить себе этот учёт как процедуру, можно же ведь представить себе его как факт). Логически общее довлеет и здесь, тормозя человеческое на стадии родового (животного) и маскируя животное гражданским. О невероятности, логической невозможности двадцать третьего уровня мы уже говорили. Она в том, что если физически и биологически есть только
одно понятие человек,
одна родовая человеческая сущность, то в духовном отношении каждый отдельный человек есть своё собственное понятие. Иначе: если определяющим для всех прочих вещей и существ природы и мира является их
чтойность (схоластическая
quidditas), то человека определяет его
кто (ктойность). Диссонанс между биологически-родовым
«что» и логологическим
«кто» и знаменует переход с двадцать второго всё ещё животного уровня к двадцать третьему уровню,
«на котором блистают Ламарк и Ньютон». Общее
(что) поглощает частное и индивидуальное
(кто). Оно и не может иначе, потому что логически и метафизически неоспоримым остаётся уже упомянутый выше аристотелевский аподиктум (Met. III, 4): «Если нет ничего, кроме отдельных сущностей, то не было бы и ничего, что постигалось бы умом; всё было бы чувственным восприятием, а познание чего-либо невозможным, если только не выдавали бы чувственное восприятие за познание.» В этом лежит очевиднейшая причина того, что антропология, после того как она перестала равняться на теологию, стала неизбежным образом равняться на зоологию. Можно было бы, конечно, осознав апорию, отказаться не только от теологии, но и от зоологии, но тогда пришлось бы остаться в вакууме нигилизма – со всей его балканщиной и практическими последствиями. Логикой двадцать третьего уровня и стала социология, отождествляющая человека с бюргером, а бюргера упаковывающая в папку
