— Какое-то воспаление мозга, — сказал Гарри.
— Что?.. Ах, это. Я больше не слышу. Это уже несколько дней продолжается. У них там всегда что-то происходит, то кто-то умирает, то рождается, то замуж выходит. Может быть, поэтому я и не играю теперь. То есть, я имею в виду, одно с другим как-то не вяжется… Гарри, нужно ехать, иначе мы умрем от жары по дороге.
— Я не поеду, — сказал Гарри.
На мгновение она растерялась. Голос у нее задрожал:
— А как же машина?
— Отошлем обратно.
Оливия уставилась на носки своих белых туфель. Она сидела совершенно неподвижно. Гарри наблюдал за ней, но она притворялась, будто не замечает. Наконец он сказал:
— Что с вами, Оливия? — он говорил очень мягко. — Почему вам так хочется ехать?
— Нас ждут. — Услышав со стороны, как нелепо это звучит, она еще больше рассердилась на Гарри. — Вы же не думаете, что мне нравится сидеть здесь день за днем, глядеть на стены и ждать, пока Дуглас вернется с работы? Теперь я вижу, что так и с ума можно сойти… Как миссис Сондерс. Сидеть дома и представлять себе бог знает что. Я не хочу превратиться в миссис Сондерс. Но если буду сидеть дома одна, то именно это и случится.
— Поэтому вам нравится ездить во дворец?
— Дуглас знает, что я езжу во дворец. Он знает и о том, что доктор Сондерс там был — он сам с ним говорил, — и что я вас навещаю.
— Вот именно, меня.
Эта фраза повисла в воздухе и не исчезла даже после того, как Оливия ответила:
— Вы просто ревнуете, Гарри, вот в чем дело. Ну конечно! — она рассмеялась. — Вы хотите быть единственным, я имею в виду — во дворце, единственным гостем. — Последние слова она проговорила быстро, но недостаточно быстро. Покраснев, она поняла, что запуталась.
— Ну что ж, — сказал Гарри. — Поедем.
Он поднялся и двинулся к двери, надевая тропический шлем. Теперь уже ей захотелось повременить с выходом — из гордости или из желания доказать свою невиновность. На мгновение она заколебалась, но в конце концов обнаружила, что и того и другого у нее недостаточно. Она быстро последовала за Гарри к автомобилю.
Путешествие было неприятным, и не только из-за жары и пыли. Они едва разговаривали, словно сердились друг на друга. Хотя Оливия вовсе не сердилась на Гарри и раз или два пыталась заговорить с ним, но с таким же успехом могла бы этого не делать. Она не в силах была произнести вслух то, что так ее тревожило, из страха сказать больше, чем собиралась, или — что Гарри поймет ее неправильно.
Вдруг Гарри сказал:
