Однако Тадеуш Дрейер и его молодой шахматный чемпион разработали свою тактику, основываясь на безупречной логике шахматистов, в большой степени опиравшейся на понятие о чести, которая в жизни свойственна далеко не всем. Никогда, ни на одно мгновение они не подумали о том, что кто-то может предать их до того, как у Дрейера появится возможность предложить Эйхману решающую партию.
Мне достаточно было всего лишь направить анонимное письмо Гиммлеру, чтобы он приказал арестовать нас и распустить армию двойников, которых Дрейер готовил под покровительством Геринга. Обвиненные в сотрудничестве с семитским заговором, раскрытым за несколько недель до этого, приемные дети Дрейера исчезли один за другим из своих домов и казарм. Что касается молодого Кретшмара, то у нас не было времени узнать о том, какова была его участь, но не лишено здравого смысла предположение о том, что он закончил свои дни в одном из застенков гестапо. Сознавая важность, которую имело для меня сохранение жизни Дрейера, я предварительно установил контакты с Британской секретной службой и шведскими властями для того, чтобы облегчить наше бегство. Мне пришлось почти выкрасть Дрейера, когда начались преследования. Стремясь узнать о судьбе Кретшмара и остальных двойников, он делал все возможное, чтобы оставаться в Берлине как можно дольше для того, чтобы оказать им помощь. Тем не менее, когда Дрейер понял, что было слишком поздно предпринимать что-либо, он согласился скрыться, проявив тем самым смирение и трусость, которые, несомненно, должны были отравлять дни или годы его последующей жизни.
Начиная с этого момента у меня уже не оставалось сомнений, что естественный ход событий на стороне людей, подобных мне. Было воистину чудом, что Дрейер сумел вновь поднять голову после удара, который я только что нанес по его последней попытке очиститься от позора. Скрываясь теперь под именем Войцеха Блок-Чижевски, угасшего польского барона, Дрейер искал в Женеве своего укрытия, подобно раненому животному. Стараясь забыть о своем поражении, он искал спасение в шахматной игре, надеясь, что противник будет руководствоваться в этом состязании кодексом чести, которая отсутствовала в реальном мире. Для него война и жизнь закончились одновременно с провалом его планов по спасению евреев, и, полагаю, именно поэтому он не придал особого значения факту, что, когда в 1945 году русские захватили Берлин, имени Эйхмана не было среди обвиняемых на Нюрнбергском процессе. У Божественного провидения раньше была возможность остановить подлость, но оно дало ей свершиться, как если бы Эйхман являлся частью необходимого равновесия сил, на котором основана история людей. Тогда мало кого волновало то, что виновник стольких смертей спасся бегством. Дрейер должен был увидеть в этом непреложный закон действительности, и он не мог ничего сделать для изменения такого положения вещей.
