Почти рассвело, когда нам стало понятно, что король Эфрусси находится под угрозой гибели. Он смотрел на доску в течение нескольких секунд, сдал своего короля и поздравил меня, впервые назвав Рихардом. Затем, как если бы ничего не произошло, он потребовал, чтобы мы немного поспали, так как нас ожидал путь еще более трудный, чем тот, который я проделал в поисках Эфрусси. Мне хочется верить, что в его словах уже был намек на отказ, которого я, находясь в облаках победы, не захотел сразу же заметить. Этот намек, тем не менее, я осознал во время моего сна часа через два, и, когда он превратился в неясное предчувствие, я открыл глаза. Тогда я вновь увидел Эфрусси, сидевшего ко мне спиной. Он держал пистолет у своего виска. Никогда в своей жизни я не ощущал такой способности к быстрому реагированию, какая проявилась у меня в тот момент. Когда Эфрусси нажимал на спуск, мне удалось ударом руки изменить направление выстрела, однако он все же задел правую височную кость. В течение нескольких секунд обескураженный Эфрусси смотрел на меня, а затем, упав на пол, пробормотал:
— В этом не было необходимости, Рихард.
Окровавленного и потерявшего сознание, я тащил его на себе всю обратную дорогу в Караншебеш.
На берегу Дуная я споткнулся, и Эфрусси оказался на земле. Он продолжал дышать, как если бы это падение представляло собой лишь малую часть тех страданий, которые он испытывал в течение долгих лет. Его рана на голове все еще обильно кровоточила, и было ясно, что при такой кровопотере Эфрусси не проживет долго. В тот момент я почти ненавидел его, и мне захотелось проверить, может ли он услышать меня в своем состоянии агонии, которая не вязалась с таким сильным человеком, как Эфрусси. Наконец мне стало понятно, что Эфрусси продлевал свое существование в надежде на то, что я соглашусь с его самыми сокровенными помыслами и взвалю на себя не только его смерть, но и непосильную ношу ответственности в его бесконечной борьбе с жизнью, которую он не мог возглавить. Он надеялся, что, ведомый скорее любовью к нему, чем простой филантропией, я буду вынужден принять все это от его имени.
Когда я достиг лагеря, Эфрусси уже прощался с жизнью. Я мог ощутить это по возросшему весу его тела, его дыханию, которое раньше было глубоким, а теперь почти прекратилось, перейдя перед этим в легчайшее дуновение, почти мольбу о позволении покинуть этот мир. Думаю, что именно тогда я согласился принять его наследство и его цепи. Достигнув Караншебеша, где каски вражеской кавалерии уже чередовались с приветственными выкриками дезертиров, я сразу же направился в канцелярию. Как я и предполагал, бригадир Голядкин находился там, выискивая в многочисленных папках ту информацию, которая могла бы чего-то стоить в хаотическом будущем мира. Погруженный в бумаги, он показался мне карикатурой на Эфрусси с паспортами мертвецов. Увидев меня, бригадир испуганно встал и немного успокоился только тогда, когда я опустил тело Эфрусси на пол, и ему удалось интуитивно узнать меня, несмотря на кровавую маску, скрывавшую черты моего лица.
